Так умирают короли - Владимир Гриньков

Не любила его, оказывается. Как и Самсонов. Она тотчас это подтвердила, будто прочитала мои мысли:

– Он очень скользкий, этот Демин. И до денег жадный. Вороватый.

Для меня это не было секретом, но я промолчал.

– Сергей его ловил несколько раз на воровстве. У них были неприятные такие беседы…

И это я видел. До рукоприкладства дело доходило.

– Почему же Самсонов его не прогнал?

Вместо ответа Светлана неопределенно пожала плечами.

– Может, он ценил Демина как хорошего организатора? – подсказал я.

– Дело не в том. Вокруг Сергея всегда крутилось столько людей, причем людей не без способностей, что замену Демину он подыскал бы в два счета. Он по другой причине держал Демина возле себя, как мне кажется. Типаж!

– Не понял, – признался я.

– Самсонов всех видел насквозь. И у него был просто какой-то нездоровый интерес к людям. Болезненный интерес. Мне иногда казалось, что он нас коллекционирует. Приближает к себе и рассматривает, разве что лупу в руку не берет. И расставаться с людьми ему просто жалко. Ну это все равно что какой-то экспонат из своей коллекции выбросить. Понимаешь? Вот собирает человек бабочек, всю жизнь собирает, и разве он хоть от одной из них откажется?

– Бабочки – это мы? – уточнил я.

– Да. Сергею Демин был интересен. И ты. И Загорский. И Кожемякин. И я. И герои всех его передач.

Он все о нас знал. И знал всем нам цену. Сам лично выставлял баллы.

– Я, когда поняла это, по-другому на многое стала смотреть. И девчонку эту простила…

– Какую девчонку?

– А вон ту, – махнула рукой вдоль стола, и я увидел молодую женщину в траурном черном платье. – Не она была виной тому, что произошло. Просто Сергей взял для своей коллекции еще один экспонат.

– Это та самая? Из аппаратной? – догадался я.

Светлана кивнула.

Значит, это и есть разлучница. Та, что разбила семью. Интересная. И совершенно не похожа на Светлану. Лицо тоньше и благороднее. Завитый локон ниспадает на несколько бледноватое лицо. Тургеневская девушка. Так это называется.

Я дождался, когда она вышла на балкон, и направился следом. Она стояла в одиночестве, опершись на перила, и задумчиво смотрела на крыши домов. Я встал рядом, не говоря ни слова.

– Я вас знаю, – сказала она неожиданно.

– Откуда?

– Видела в передаче. Вы ведь из команды Сергея, да?

– Да. Вы его знали?

– Знала.

Ни кокетства, ни наигранного смущения в голосе.

– Работали вместе?

– Да. Я в аппаратной работаю. Приходилось встречаться.

Так мы ни к чему не могли продвинуться.

– Я не буду искренним, если не скажу, что я кое-что уже знаю о вас.

– Вот как?

Конечно, ей надо сказать. Иначе мне ничего не удастся узнать от нее.

– Он питал к вам самые теплые чувства, – сказал я. – И некоторые даже считают вас разрушительницей семьи.

Она невесело улыбнулась, но не повернула головы.

– Это чушь, конечно. Сергея невозможно было подвигнуть на что-либо такое, чего он сам не желал.

– А если он чего-то желал, то остановить его было просто невозможно, – продолжил я.

– Вы правы.

Самым удивительным было то, что она говорила откровенно и не зажато. Во всем ее облике угадывалась грусть – не показная, настоящая. Так грустят любящие.

– Я не ожидал, что вы придете сюда.

– Почему? – пожала она плечом.

– Чтобы не встретиться с вдовой.

– Я такая же вдова, как и она.

– Вот как? – вырвалось у меня.

Она действительно его любила. Бабочка, которую Самсонов держал в руках и с интересом рассматривал.

– Мы так похожи со Светланой, – сказала она.

– Вы испытывали к ней какие-либо чувства?

Подумав немного, она ответила:

– Жалость.

Жалость – это уже потом. А сначала, наверное, было торжество победительницы.

– Вы ее жалели?

– И себя тоже.

– Почему?

– Потому что женщину, которую оставил мужчина, можно только пожалеть.

– Феминистки не простили бы вам этих слов.

– Я не люблю феминисток.

– Вы первая женщина, от которой я слышу такие речи.

– Просто я не хочу быть независимой от мужчин. Все как раз наоборот.

Она сейчас говорила не о мужчинах вообще, а о Самсонове. Я понял.

– Женщина, которая могла бы привязать Сергея к себе на всю жизнь, была бы самой счастливой женщиной в мире, – сказала она.

– А такая женщина существует в природе?

Она покачала головой.

– Светлана, наверное, сердилась на вас?

– Нет.

– А откуда вы знаете?

– Я разговаривала с ней.

– Вот как? – искренне удивился я.

– Мы встречались с ней. Несколько раз. Когда нам уже нечего было делить.

Она печально улыбнулась.

– Самсонов мог вернуться? – спросил я. – К Светлане или к вам?

– Нет.

– Окончательный разрыв?

– Это не разрыв, – качнула головой. – Просто в один из дней вдруг начинаешь понимать, что человек тебе уже не принадлежит. Внешне все остается как было прежде – но только внешне.

– И Светлана тоже понимала, что ничего уже не склеить?

– Мне кажется, она еще надеялась.

По ее интонации я понял, что надеяться как раз и не следовало.

На балкон вышел Алекперов и с ним какие-то люди. Встали поодаль, закурили. Я встал за колонну, чтобы меня не видели.

– Алекперов хочет сохранить программу, – негромко сказал я.

Моя собеседница покачала головой:

– Не получится.

– Потому что нет Самсонова?

– Да.

Они со Светланой действительно были похожи.

– А могли женщины ненавидеть Самсонова? – осведомился я, теряя осторожность.

– Его могли только обожать.

Я все больше утверждался в мысли, что Светлана не имела к происшедшему никакого отношения. Загорский, Демин, Кожемякин. Один из них.

Собеседница очень скоро меня покинула. Я хотел проследовать за ней в зал, но увидел совсем близко, за колонной, Алекперова и Демина. Они о чем-то разговаривали, и я подумал, что мое присутствие рядом с ними может быть воспринято как нежелательное, и отступил в спасительную тень колонны. Сейчас, когда я не был увлечен разговором, до меня долетали их фразы.