Сервис с летальным исходом - Нина Васина

И в этот момент Фундик заметил в лице женщины что-то вроде озарения. Она вдруг вспомнила женщину на мосту, отдавшую ей свой паспорт, — мокрые пятна на груди… Озарение на лице сменилось настоящим ужасом, к гримасам ужаса Фундик уже привык.

— Нет, — сказала она и резко замотала головой, — нет, не может быть, она выглядела хозяйкой в доме, она знала мое имя, она!., кормила ребенка, мокрые пятна на груди, и мне показалось… Я видела паспорт! Ее зовут Мадлена Сидоркина, двое детей, одному из которых около трех месяцев!

— Она делала тебе заказ на двадцать третье число?

— Нет. Номер телефона для экстренных случаев не отвечал, я пыталась ей дозвониться, но, вероятно, она выбросила мобильник, она могла на каждый заказ покупать телефон, а потом просто выбрасывать его, чтобы не вычислили…

— Вспомни хорошенько, двадцать третье!

— Нет, но… Однажды я видела объявление в другой газете. Ты меня убьешь?

— Какое объявление?

— Выйдем в зал, там скажу. Я только в зале скажу!

Из внутреннего кармана протертой куртки Фундик достал маленький баллончик. Женщина, расширив глаза, следит за его руками, вот он достает странное приспособление, похожее на пульверизатор, вот он достает зажигалку… Язычок пламени из зажигалки поджигает струю газа из баллончика. Совсем рядом с ее окаменевшим лицом.

— “Учительница пения для глухонемых приглашает арфистку на вечерние занятия”! — кричит блондинка. — Я случайно увидела это объявление год назад! Была еще арфистка!

В доме плачет ребенок.

Я не должна его искать, пока не вымоюсь. Засовываю коробку в полку с обувью и, перескакивая через ступеньки, — на второй этаж. Мыться!

У ванны сидит мальчик Коля в той же позе, в какой я его первый раз увидела, только теперь он в гипсе, взгляд по-прежнему обезумевший, нога вытянута вперед, руками закрывается от ужаса, вползающего в ванну, и этот ходячий ужас — я.

Мне некогда выяснять, от кого он прячется на этот раз, сколько трупов вывалилось из шкафов, сколько странных сантехников или электриков бегало за ним с бензопилой и паяльником, чтобы выпытать самую главную тайну — где коробка с сушеными фугу.

Маленький плачет.

Сбросив пижаму на пол, влезаю в ванну и открываю краны.

Взгляд Коли становится более осмысленным. Он приподнимается, протягивает руку и неуверенно трогает меня за мокрое бедро кончиками пальцев. Да живая я, живая…

Поверил. Настолько, что встал и взял большое полотенце. Обхватил меня, вытащил из ванны, поставил на пол, прижал к себе и стучит ладонями по спине, промокая. Мои переполненные груди упираются ему как раз в живот. Спасибо, Коля.

Иду на крик.

— Сначала он кричал от голода, и я вызвал “Службу спасения”. Пришел милиционер, хотел взорвать сейф гранатой. Пришлось сказать ему код, и он поменял пистолеты…

Я беру маленького, он в сильной истерике и не реагирует на мои руки. Молоко из груди капает на его лицо, я пытаюсь засунуть сосок в рот, а он извивается и кричит, крик переходит в визг.

— Что с ним?

— Я же тебе говорю, милиционер этот поменял пистолеты…

— Начни с конца.

— Я заварил смесь, как было написано на упаковке, а соски не было… Бутылочек полно, а сосок на них нет. Я искал, искал, и все остыло. Может быть, он плачет, потому что поел холодное? Я его с ложки кормил… С ложки еще быстрей остывает.

— Где ты взял смеси?

— Их принес другой милиционер и заставил расписаться.

— Расписался?

— Он настаивал! Но я предупредил, что еще несовершеннолетний.

— Принеси градусник.

— Градусник?..

— Я видела один в кухонном столе.

Пока Коли нет, я издаю нутром гудение, отдаленно напоминающее завывание ветра в скале.

Ребенок меня не услышал, скорее всего он затих, потому что почувствовал, как сгустился от гула воздух рядом и в стенах дома отозвались яичные пустоты.

— Ты слышала? — появился Коля с градусником и испуганной девочкой, цеплявшейся за край его рубашки навыпуск. — Кто-то жутко воет, это к покойнику, да?

Я положила маленького на пеленку, смазала ртутный кончик градусника слюной и стала раздражать им крошечное отверстие попки.

Помогло. После долгого пука из него с бульканьем вылилась желтая жижа.

— Полегчало? А теперь давай я тебя покормлю, ладно?

Ложусь рядом с ребенком на огромную супружескую кровать, я — голая, в одном полотенце, закат просочился сквозь стекло и лег рядом с нами оранжевыми квадратиками на шелк покрывала, ребенок сосет, останавливаясь, чтобы подавить всхлипом судорогу обиды и ужаса перед одиночеством, в которое он опять попал, девочка смотрит с восторгом обожания, большой мальчик убрал грязную пеленку и сел в ногах, я чувствую его тепло ступнями, мне так холодно…

Вероятно, я заснула. И маленький заснул, вынимаю сосок у него изо рта и говорю Коле:

— Спасибо.

— За что? — он пожимает плечами.

— За одеяло, за то, что укрыл, что не шарахаешься от меня глазами.

— А оно вкусное? — вдруг спрашивает Коля.

— Не знаю…

— Ты что, никогда не пробовала свое молоко?

— Нет, а надо?

— А можно мне попробовать? — спрашивает он плохо двигающимися губами.

— Можно. Только не кусайся.

Я поворачиваюсь к маленькому мальчику спиной, а большой укладывается на боку рядом, он устраивается головой у самой моей груди и так осторожно прикладывается к соску, что я не слышу губ, а только влажное тепло. Я благодарна Коле за боязнь прикосновений (маленький сосет куда сильней), за робкие глотки, за расслабленность рук и закрытые глаза. Закат подполз по кровати поближе, через сосок из меня выходят недоплаканные на свалке слезы вместе с горячими песчинками звезд.

Девочка Сюша смеется. Сидит на ковре, смотрит на нас и заливается смехом.

Мыс Колей отшатываемся друг от друга. Наверное, со стороны это действительно смешно — большой мальчик, сосущий грудь и поджавший ноги, чтобы они не свешивались с кровати, на одной — гипс… Сюша хохочет, Коля тоже с трудом сохраняет серьезность.

— Есть хочу, — говорю я шепотом.

Мы все спускаемся в кухню.

Коля, естественно, первым делом включил миксер, Сюша сидит у меня на коленках, а маленький лежит на полу в корзине для белья.

— У-у-у! — гудит Сюша и трогает мои губы пальцем. Она меня разгадала. Она поняла, что это я гудела недавно.