Искажение - Вадим Панов

Заказал чай.

И понял, что ему хорошо и тепло рядом с этой внимательной, понимающей женщиной, которая совсем не походила ни на Оксану, ни на Алису. Наина была яркой брюнеткой с коротким каре, которое идеально ей шло. Стройная, хрупкая, даже слегка угловатая, она относилась к тому типу женщин, которых Фёдор до сих пор не привечал, но чем дольше они сидели рядом, тем женственней казалась ему Наина. Горелов стал обращать внимание на лёгкую улыбку, которая то и дело скользила по её тонким губам, заметил бьющуюся на шее жилку – такую трогательную, нежную, но особенно ему понравились глаза Наины – блестящие, манящие и чёрные, отражающие мир в полумраке грёз…

Горелов поверил этим глазам и потому рассказал об убийстве с самого начала и во всех подробностях, не упустив ни одной детали своего пребывания в квартире жёлтого дома. А когда закончил, Наина вновь прикоснулась к его руке и прошептала:

– Она этого хотела.

– Кто? – не понял Фёдор.

– Алиса, – объяснила женщина. – Каждый человек волен распоряжаться своей смертью, это его полное право. Одни безвольно ждут, когда она явится, ждут со страхом, с надеждой, что о них забудут и никчемная жизнь продлится вечно. Другие устают от старости или болезни, или теряют волю по иным причинам и сами призывают смерть, встречая её с облегчением. Удел третьих – подвиг, гибель во имя высшей цели. Он ведь тоже добровольный…

– Алиса хотела умереть! – перебил женщину Фёдор.

– Значит, ты ни в чём не виноват.

Утверждение прозвучало так просто и так точно, что Горелов удивился тому, что оно до сих пор не приходило ему в голову. Он ни в чём не виноват! Это очевидно всем, кто внимательно выслушает его рассказ! Алиса покончила с собой, то ли устав от жизни, то ли во имя подвига, но суть в том, что он – даже не орудие Судьбы, он просто оказался рядом.

Настроение улучшилось настолько, что Фёдор наконец-то заметил, что во время разговора они с Наиной постепенно двигались друг к другу, и теперь их стулья оказались совсем рядом. Их плечи касаются, а руки сплетены. Он чувствует запах её волос. Она не держит, а нежно поглаживает его руку.

Остывший чай никого не волнует.

Волнует другое…

Горелов кашлянул. Наина улыбнулась, а потом повернула голову, потянулась и мягко поцеловала его в шею.

Подразнив.

И вызвав прилив необыкновенного вожделения.

– Вот уж не думал, что наш разговор закончится таким образом, – тихо произнёс Фёдор, лаская женщину взглядом.

– Наш разговор оказался прекрасной прелюдией, – прошептала она в ответ.

– Согласен.

– Но мы не сможем сделать в баре то, о чём думаем.

– А о чём мы думаем?

– Мы думаем об одном и том же. – Она прильнула к Фёдору, но не вульгарно, как это делает исполнительница приватного танца, а нежно, доверчиво, искренне даря своё тепло. – Я живу рядом. У меня ты сможешь отдохнуть, и мы вместе подумаем, что делать дальше.

– Хорошая идея.

Горелов бросил на стол несколько купюр, они вышли из кафе и, взявшись за руки, направились вверх по улице. Идти и впрямь оказалось близко: один дом к центру, потом в переулок, ещё два дома, во двор, в подъезд, лифт на шестой этаж… А когда за их спинами захлопнулась дверь квартиры, Фёдор подхватил Наину на руки и впился в её тонкие губы так, словно хотел выпить женщину досуха.

А может, и хотел – в тот момент она сводила Горелова с ума.

Наина ответила столь же страстно, и Фёдор с головой нырнул в ураган эмоций и чувств, яростной страсти, болезненной, дикой, сладкой. Мир за пределами квартиры перестал существовать. Всё затмило Желание. Именно так – с большой буквы. Он хотел и жаждал. Он готов был разорвать и разорваться на части. Он мог всё и сколь угодно долго. Наина стонала, рычала и выла в его руках, царапала ему спину и плечи, кусала в шею и целовала так, что ему становилось жарко. Сколько прошло времени – неизвестно. Он потерял ему счёт и женщина тоже. Он потерял счёт тем местам, где они наслаждались друг другом: в прихожей и ванной, в спальне и гостиной, на полу, на диване, в кресле, на подоконнике… Цель была в том, чтобы довести себя до полного исступления, и цель была достигнута. Фёдор превратился в безудержную машину, но встретил достойную женщину.

Он грезил упоительным финалом.

И финал случился.

На кухонном столе, куда они добрались в конце концов. Она обессилела. Он оставался яростен и усиливал напор. Она почти плакала, он наседал. И в тот миг, когда Фёдор вдруг заторопился, предвкушая изумительную вспышку, Наина достала нож.

Протянула его рукоятью вперёд, не останавливаясь и продолжая двигаться в такт Фёдору.

Молча.

Лишь постанывая от острого наслаждения.

И глядя ему в глаза так, что Фёдор понял: решение принято.

Нет! В тот момент он уже ничего не понимал. Он делал то, что должен, без сомнений и колебаний. Продолжая двигаться – всё быстрее и резче, – он принял у Наины нож, перехватил его в две руки, медленно поднял над собой и в тот момент, когда из его глотки вырвался рёв, уверенно вонзил клинок в сердце женщины.

Замер, тяжело дыша, бросил нож на пол, отстранился и направился в ванную. Неспешным, немного усталым шагом. Ополоснулся, вышел посвежевший, вытерся полотенцем, оделся и ушёл.

* * *

– Мне нравится Москва, – произнёс Иннокентий, стоя на самом краю крыши. – Она и старая, и новая. Её пытались отравить эклектикой, в ответ её стошнило постмодерном. Она сотни лет отбивалась от Ша куполами, а потом их начали рубить, как головы, но не справились. Здесь идёт постоянная война, но она помогает городу жить и хранить себя в вечности. Москва впитала смерть, но не страх смерти, и порой кажется, что сам её камень противится Ша.

– Здесь больше нет сорока сороков церквей, – негромко сказала Порча.

– Их всё ещё достаточно, – качнул головой Кросс. – Всё ещё достаточно…