Мальчик, сделанный из кубиков - Кит Стюарт

Когда мы выходим на улицу, я обращаю внимание, что один из фонарей помаргивает, бессильный одолеть густеющую тьму.

Почти весь обратный путь в поезде Сэм спит, прикорнув у меня на плече. Мы с Эммой почти не разговариваем, погруженные, как в кокон, каждый в свои воспоминания, и бездумно глядим на черноту за окнами. Потом я задумываюсь о Сэме и о его дальнейшей судьбе. Интересно, будет ли он когда-нибудь по-настоящему с кем-нибудь близок? И вообще, способны ли люди с аутизмом влюбляться? Я совсем ничего об этом не знаю. Я вообще ничего не знаю.

Осторожно просовываю руку между его спиной и спинкой кресла и прижимаю его к себе. Наушники съезжают у него с головы и соскальзывают ко мне на колени.

После того как мы с Эммой уехали из дома, мама перебралась обратно в Корнуолл. Думаю, она так по-настоящему и не прижилась в Бристоле, поэтому, когда я поступил в университет, а Эмма отправилась колесить по белу свету, другого повода переехать ей не понадобилось. Она купила домик на окраине курортного городка Фои с видом на залив. Мы навещали ее там несколько раз, когда Сэм был еще малышом, – водили его на прогулки под дождем. В своем прорезиненном красном комбинезончике он был похож на кошмарного карлика-убийцу из фильма «А теперь не смотри». Мама тоже приезжала погостить к нам в Бристоль, хотя они с Джоди никогда особо не ладили – обе упрямые и несговорчивые, с твердыми взглядами, которые далеко не всегда совпадают – в особенности в том, что касается воспитания детей. Мама у меня не из тех, кто будет молчать: если у нее есть мнение по какому-то вопросу, вам придется его выслушать, как могут засвидетельствовать многочисленные парковщики, учителя, коллеги по работе, врачи, дальние родственники и кондукторы. Вот почему я не горю желанием ей звонить.

В квартире тихо и пусто. Дэн с Эммой куда-то ушли, по телевизору ничего интересного, так что момент для звонка как раз самый подходящий, – во всяком случае, никаких отмазок у меня нет. Отыскиваю в комнате давно простаивающий за ненадобностью домашний телефон и набираю номер. Мама снимает трубку с первого же гудка.

– Алло, погодите минутку, мне нужно досмотреть новости, кто говорит?

– Привет, мама, это я.

– А, Алекс! Привет! Как дела? Ладно, посмотрю новости в следующий раз.

– У меня все в порядке, а ты как?

– Алекс, мне не нравится твой голос.

– Что не так с моим голосом?

Начинается…

– Все не так. Ты сто лет мне не звонил, а сейчас разговариваешь таким тоном, как обиженный на весь мир подросток. Не нужно быть мисс Марпл, чтобы понять: что-то случилось.

– Мы с Джоди разошлись, – бухаю я. – Не знаю, временно это или нет. Я пока живу у Дэна.

– Ох, Алекс. Что произошло? Что ты натворил?

– Что я натворил? Ну спасибо, мама. – На миг умолкаю. – Если бы все было так просто. С Сэмом всегда приходилось очень трудно, я в последнее время работал сверхурочно, у нас появилось много разногласий.

– Значит, Джоди тебя выставила.

– Что-то вроде того.

– Ох ты боже мой. Как Сэм?

– Нормально. Мы сейчас пытаемся перевести его в другую школу, потому что не видим подвижек. Уже пару штук посмотрели, но пока определенности нет. Сэму, похоже, ни одна не понравилась. Не знаю, что делать. Да, кстати, меня сократили. Так что у меня, как обычно, все сразу.

– Ох, Алекс, – вздыхает она. – Ты всегда нес на своих плечах всю тяжесть мира.

Если бы мы сейчас играли в игру «Угадай клише», я мог бы записать на свой счет первое очко.

Разговариваем еще полчаса, умудряясь обходить молчанием важные темы в пользу семейных сплетен (один из маминых двоюродных братьев загремел в тюрьму за мошенничество, другой сбежал в Норвегию с любовником) и обсуждений перипетий ее драматических отношений с некоторыми обитателями ее деревушки, а также других близлежащих селений. Я упоминаю о том, что дважды в неделю забираю Сэма из школы, а по субботам занимаюсь им целый день. Рассказываю, что мы съездили в Лондон и побывали в том самом кафе. Что я хотел рассказать Сэму про Джорджа, но он ничего не понял.

– Ты не можешь жить прошлым, и он тоже не может, – изрекает мама.

О, еще одно очко.

Наконец разговор себя исчерпывает. Если я и ожидал получить от мамы какой-то совет или услышать слова поддержки, их, судя по всему, не будет.

– Как дела у Эммы? – ни с того ни с сего спрашивает вдруг мама.

Возникает секундная заминка. Она что, в курсе?

– Думаю, все в порядке.

– Ага, значит, она вернулась. Твоя реакция тебя выдала. От меня ничего не скроешь. Я как Кайло Рен[7].

– Господи, мама, тебе надо было идти в следователи. И ты что, в самом деле смотрела «Пробуждение силы»?

– Да, Алекс, у нас в Корнуолле есть кинотеатры. И даже дивиди-плееры. Но вернемся к Эмме. Она что, не хочет со мной разговаривать?

– Она думает, ты на нее злишься.

– Еще бы мне не злиться! Пока я тут в одиночестве сижу в хибаре с текущей крышей в окружении коровьих лепешек и неотесанных фермеров, она разъезжает по свету и фотографируется в обнимку со всякими качками!

– Мама!

– Это чистая правда, я сама видела у нее на «Фейсбуке».

– Мама, я серьезно.

– Ох, Алекс, скажи ей, пусть позвонит. А еще лучше, пусть приедет. Я не собираюсь злиться и читать ей лекции. Я в любом случае не стала бы на нее злиться. И раз уж мы об этом заговорили, мог бы и ты приехать меня навестить. И Сэма привози. Пока он совсем не забыл, как я выгляжу.

– Да, надо будет, – соглашаюсь я.

Тут появляется Дэн. Машет мне с порога и молча показывает большую упаковку японского пива. В ответ показываю ему большой палец.

– Сэм, кстати, уже понемножку привыкает к поездам, – говорю я маме. – Лучше сначала обсудить это с Джоди. Но приехать надо будет.

– Вот именно. И, Алекс, прекрати ты так переживать из-за всего подряд. Ты принимаешь все слишком близко к сердцу. Ты всегда таким был. Не позволяй миру загнать тебя в угол. Джордж бы этого не хотел.

Честно говоря, я не помню, чтобы она раньше упоминала Джорджа в таком контексте. Чего он хотел бы…

– Ладно, сын, мне нужно идти. Береги себя. Позвони, как определишься с датами. Только предупреждай не меньше чем за неделю, ладно? Помнишь мистера Дэвиса с того конца дороги? Он чинит мне крышу. Не знаю уж, что он там делает, но шум стоит адский.

– Господи, да ему же небось уже за восемьдесят.

– Ему семьдесят восемь, и он вполне бодрячком. Он передо мной в долгу за то, что въехал на своем «лендровере» в мой цветник.