Родить легко - Инна Мишукова

Мы плакали вместе.

Глава 36

Ангелы ада и обезболивание в родах

Как только нас в качестве студентов начали пускать в медучреждения, я стала работать волонтёром в 9-м московском роддоме, чтобы набираться опыта. Раньше я видела только счастливые домашние роды, где женщины смеялись и плакали от эмоций, где мне не встретилось ни одного сложного случая, ни одного кровотечения или тем более трагического исхода. Теперь, думала я, пришло время другого опыта.

Но во многом это оказалось не опытом сложных родов, а осознанием бесконечности человеческого зла, насилия и жестокости.

Первый раз осталась на суточное дежурство. В смене три акушерки. Грубость, какие-то изощрённые издёвки над роженицами, тотальное равнодушие. Вообще, родзал походил на пыточную камеру. Женщины истошно вопили, на них с надсадой орали врачи и акушерки… Стоял сплошной, нескончаемый крик (эпидуральная анальгезия тогда применялась эпизодически, в исключительных случаях – для этого не имелось ни лекарств в достаточном количестве, ни катетеров, ни идеального владения анестезиологами соответствующей техникой).

Изобретательность и цинизм издевательств над роженицами потрясли меня до глубины души.

Рождаются головка ребёнка и тельце до плеч. Акушерка поднимает крошечную ручку над лоном женщины, помахивает ею и «шутит», омерзительно пародируя детский лепет:

– Мямя, прюветь!

Или новорождённого резко подносят к маминому лицу, приказывая:

– На, бл…ь, целуй! Проси прощения за плохие роды!

Я испытала чудовищный шок – ведь мои первые и четвёртые роды прошли в роддоме, но ничего подобного там не было. Равнодушие – да, холодность – да, ненужный надрез промежности – да, но никакой жестокости! А тут я регулярно представляла, что дай мне автомат – безо всякого сожаления пройдусь по таким «медикам» длинной очередью. Справедливости ради добавлю, что никогда больше не видела в московских роддомах подобных акушерок. Это мне, наверное, по какому-то невероятному замыслу мироздания в первые сутки достались самые «сливки».

Те три акушерки, обычно дежурившие командой (если по каким-то причинам не смещались графики), представляли весьма колоритный набор. Если бы я снимала кино про надзирателей самой жуткой тюрьмы, им не нашлось бы равных.

Первая – одышливая толстуха, типаж простой русской бабы. Выбеленные волосы, яркие губы и печать вечного раздражения на лице – образ кассирши советского продмага. Злобная, как цепной пёс, тётка.

Вторая – типичная пэтэушница. Молодая, почти стройная ненатуральная блондинка. Как и первая – злая, визгливо-крикливая.

Третья – печальное привидение, распространявшее удушающую тоску. На работе всегда в тканевой шапочке, маскировавшей совершенно лысый по причине онкологии шишковатый череп, на который при выходе из роддома натягивался пышный парик. На искажённом, как от съеденного лимона, гримасой лице застыла агрессивная обида на весь мир.

Если я попадала на их смену, всегда как будто съёживалась. С роженицами они обращались абсолютно безжалостно, а в мою сторону так и фонило лютым презрением. За что, казалось бы? Вроде пришла студентка не просто так, а помогать… Причину такого отношения ко мне я узнала только несколько лет спустя, знакомый доктор разоткровенничалась:

– Тебя все называли «сумасшедшей артисткой». Мол, нет бы в театре работать, а она пришла в кровь и грязь!

Не перестаю удивляться разности человеческих ценностей! Неоднократно с этим сталкивалась.

Встречаю на улице актрису, с которой работала в театре. Не виделись лет десять: привет-привет – как дела? – ты как, где? – я акушерка!.. Пауза. И вялая сострадательная улыбка: «Ну ничего, ничего». Я-то говорила об этом с гордостью и радостью. Ожидала, что ответит что-то вроде: «Вот это ты молодец! Настоящим делом занимаешься, не то что мы – бродим по сцене и что-то там изображаем».

Я пришла в роддом взрослым, идейно сформированным человеком, давно, ещё после рождения первого ребёнка, отделившим главное от второстепенного. И не могла даже представить себе роддомовской иерархии и своего рода дедовщины. Мне, наивному утописту, верилось, что все люди в роддоме искренне хотят только одного – чтобы женщина прекрасно родила!

И вот очередное дежурство с троицей тюремных надзирательниц:

– Мы пошли курить. Следи за предродовой.

В двух палатах, где лежат по четыре рожающих, нужно находиться постоянно: приглядывать за общей ситуацией, следить, как функционируют капельницы и прочее.

По внутреннему телефону звонит замглавврача:

– Что там вторая койка?

Проверяю:

– Капает со скоростью пять миллилитров в час, открытие пять сантиметров, сердце нормальное.

Проходит минут тридцать-сорок, троица ангелов ада всё курит. На второй койке заканчивается капельница. Набираю замглавврача (она же мне звонила, почему бы и мне ей не позвонить):

– Новый окситоцин набирать?

Пауза, ледяной голос:

– А вы вообще кто? И почему мне звоните?

– Я акушерка-стажёр. Пока присматриваю за предродовой.

– Позовите дежурных акушерок!

Выбегаю в коридор, в холл, в оперблок – нигде нет, фиг знает, где они курят! Возвращаюсь к телефону:

– Никого не нашла.

Через минуту из своего кабинета прибегает разъярённая замглавврача, навстречу ей вплывает кошмарная троица:

– Где вы шляетесь?! Почему оставили родблок непонятно на кого?! Сколько можно курить на рабочем месте? Всем снимем надбавки!

Молчат, угрюмо нахохлившись – вылитые грифы в ожидании падали. После ухода доктора – взрыв злобного шипения:

– Что, сучка, на наше место метишь? Хрен ты получишь здесь работу! Сдала нас, п…да!

Одна из них выходит, а через несколько минут снова вбегает замглавного, с порога начиная кричать:

– Как вы посмели мне звонить? Что вы себе позволяете? Самовольно подливаете лекарства! Вон отсюда и не смейте приходить к нам дежурить!

Выглядело каким-то сюром. В слезах ехала из роддома и никак не могла понять, кому и где навредила и в чём виновата… Самое простое объяснение – что столкнулась с системой и неизменно сопутствующими ей дедовщиной и борьбой за выживание любыми способами – мне и в голову не приходило.

Но конфликт, к моему немалому удивлению, рассосался. Тогда я ещё не знала, что такова реальность больницы – всё происходит только здесь и сейчас. Назавтра могут забыться самые страшные и трагичные ситуации. А всякие дурацкие пустяки и нелепые обиды способны тлеть и тащиться за тобой годами.

Несмотря ни на что, я скрупулёзно и максимально тщательно вникала в жизнь роддома. Попадались и совсем иные смены акушерок – добрые, простые женщины, никому не грубившие и искренне жалевшие рожениц, которые почти все мучились. А я никак не могла взять в толк (как, впрочем, и сейчас), какие именно процессы в здоровых родах доставляют женщине «страдания». Но медицина стремилась удовлетворить массовый запрос на избавление от «невыносимых мучений в родах»… И в них начали всё чаще применять эпидуральную анестезию.

Страшно удивляло, что родившие с обезболиванием