Месть Альбиона - Александр Григорьевич Домовец

бог, Франция… если будет… и Сербия. Но с таким союзником много не навоюешь… Мы готовы воевать, Ваше Величество? Пустить под нож все плоды многолетнего мирного труда России под вашей рукой?

Император засопел. Он прекрасно сознавал правоту Победоносцева. Но как оставить безнаказанным невероятный цинизм и подлость островной империи? Промолчать в ответ на неслыханное оскорбление, нанесённое России?

— Мы даже не можем заявить официальный протест, — бесстрастно продолжал обер-прокурор. — Вызвать посла в министерство, конечно, нетрудно. Однако, как мы уже говорили, нет прямых улик. Кроме того, предъявить государству — государству! — обвинение в покушении на цареубийство равносильно опять же объявлению войны. После такого демарша у нас просто не будет иного выхода… И я снова спрашиваю, готовы ли мы воевать?

Александр не сдержался, — ударил кулаком по подлокотнику. Кресло ответило возмущённым треском.

— Так что же, — проглотим?!

Трубный голос императора напугал бы любого. Однако Победоносцев даже бровью не повёл. Знавший и наставлявший Александра с молодых лет, за долгие годы он видел самодержца всяким.

— Глотать не будем, — спокойно ответил он. — На ближайшем дипломатическом приёме я намерен с вашего соизволения лично переговорить с Мориером. Неофициально, разумеется. Неофициальная же беседа позволит высказаться напрямик.

— А именно?

— Пунктирно так. Скажу, что по нашим достоверным данным английская разведка в своих действиях на территории Российской империи перешла все и всяческие границы. Упомяну персонально Фитча. Намекну, что смычка британской спецслужбы с нашими революционерами выявлена, доказана и является недопустимой. Английский клуб на Галерной из приличного заведения превратился в рассадник шпионажа. Сложившееся положение считаем возмутительным и терпеть больше не намерены. Мориер поймёт. Он далеко не дурак. Ну и на закуску: либо разведка умерит свою прыть, — откажется от покушения на власть, от контактов с террористами…

— Либо?

— Либо мы предпримем ряд неофициальных, но эффективных мер, — отрезал обер-прокурор. — И таким образом положим предел британскому хамству на нашей земле.

Александр с интересом посмотрел на Победоносцева.

— Что вы имеете в виду? — спросил нетерпеливо.

— Первое и очевидное, — прихлопнем английский клуб, — холодно сообщил обер-прокурор. — Допустим, ввиду аварийного состояния или какого-то иного предлога закроем помещение. А если переедут в другое здание, закроем и его. Не будет больше клуба. А значит, и легального места шпионских встреч, обмена информацией и так далее.

— Дельно… Что дальше?

— Дальше, государь, создадим вокруг Фитча выжженную территорию. Любой шаг вне посольства будет браться под контроль и явную слежку. Я бы сказал, демонстративную. Замордуем вниманием. Пусть поработает в таких условиях. Все контакты будем отслеживать. При малейшем намёке на подозрительную связь — протест. Два-три протеста, и Фитч — персона нон грата. А может, и кое-кто ещё. Пресс-атташе у них что-то активничает, встречается много с кем. Не иначе, на подхвате у резидента.

— Очень хорошо. Это всё?

— Ну, что вы, государь. Есть ряд других, скажем так, оперативных мер. Мы их предметно обсудили с Петром Александровичем, с Шебеко и Ефимовым. Но я бы не вдавался в такие подробности. Пусть работает контрразведка. Скажу одно: церемониться не будем. Как они с нами, так и мы с ними. Разница лишь та, что мы — на своей земле.

Не зря, ох, не зря Победоносцев не хотел вдаваться в оперативные подробности. Александр догадывался, что подробности эти таковы, что императору их лучше не знать. И если он сейчас промолчит, то фактически даст карт-бланш на жёсткие меры в отношении посольской резидентуры и самого посольства. Ну что ж… Война не война, однако терпеть подобный цинизм и наглость больше нельзя, — просто опасно. Сами нарываются, джентльмены хреновы. Значит, так тому и быть. А возможный скандал и английские демарши переживём. И не такое переживали.

— Меня беспокоит Белозёров, — сказал Александр, резко меняя тему разговора. — Если агентурные возможности британцев хоть наполовину таковы, как вы говорите, его впору брать под охрану. Не простят ведь, что за нос их водил, что сумел вырваться, да и знает о них многое. Устроят какую-нибудь кровавую подлость, — с этих станется…

Черевин энергично кивнул.

— В точку, Ваше Величество. Опасность ему грозит, это, безусловно, так. Вот уже несколько дней, как он, его семья и дом взяты под охрану. Будем охранять, сколько понадобится. Хоть до старости.

— А кроме того, во время разговора с Мориером я намекну, что любая попытка наказать Белозёрова вызовет предельно жёсткую ответную реакцию, — заметил обер-прокурор. И, пожевав губами, добавил с сомнением в голосе. — Правда, есть у меня ощущение, что посол Фитча не очень-то контролирует. При всём цинизме англичан трудно представить, что официальный Лондон замешан в покушении на Ваше Величество. Скорее можно говорить о зарвавшейся спецслужбе, которая безотчётно работает по собственному усмотрению и не соотносит свои действия с дипломатией…

— Хоть так, хоть этак, — отмахнулся император. — Дипломаты, шпионы… Руки разные, а туловище одно.

Недоговорив, закашлялся. Кашлял гулко, долго. Страдальчески исказившееся лицо побагровело. Черевин вскочил.

— Ты куда? — еле выговорил Александр.

— За врачом, государь.

— Ещё чего… Сядь. Сейчас пройдёт.

— Но, может, всё-таки…

— Сядь, говорю. Этим эскулапам только дай волю, — залечат. А ещё Марии Фёдоровне нажалуются: дескать император много курит, питается неправильно, мало двигается…

Он с трудом поднялся и подошёл к огромному окну. Победоносцев давно заметил, что вид прекрасного гатчинского парка всегда действовал на Александра успокаивающе. Сейчас, правда, деревья стояли нагие, почки лишь набухали, но скоро, совсем скоро ветви покроются лиственной зеленью, а землю украсит изумрудный ковёр газона. И как хорошо будет прогуливаться в тенистых аллеях, вдыхая пьяняще чистый, ароматный воздух, достойный садов Семирамиды…

— Вот уже второй раз Белозёров ради меня суется в самое пекло, — неожиданно сказал Александр, поворачиваясь. — Чем же мне его отблагодарить? Может, деньгами пожаловать? Или поместьем? Как думаете, Константин Петрович, Пётр Александрович?

Сановные старики, не сговариваясь, улыбнулись. Оба питали к Сергею слабость, да и Александр, благодарный по натуре, всегда помнил, чем обязан бывшему гусару, а ныне художнику.

— Мне кажется, с деньгами у Сергея Васильевича всё неплохо, — неторопливо произнёс обер-прокурор. — Он известен, востребован, много работает… Но я знаю, чего он хотел бы. И в ваших силах ему помочь, государь.

— Чем же? Говорите.

— Окажите Белозёрову честь, государь, — просто сказал Победоносцев. — Пусть он нарисует ваш портрет. Он талантливый художник, он создаст прекрасное полотно. Никаких сомнений в этом нет.

Император не колебался.

— Согласен, — твёрдо сказал он. — Только парадного портрета не хочу. Их у меня достаточно. Пусть он меня нарисует где-нибудь на природе, за отдыхом, без регалий. — Он коротко задумался. — Да вот, чего же лучше! Через неделю я на «Державе» отплываю рыбачить. Распорядитесь от моего имени, чтобы его пригласили на яхту. В Финляндии красиво, сделает