Со стыда провалиться - Робби Робертсон

Несколько месяцев спустя я получил машинописную рукопись. К ней была приложена старая черно-белая фотография женской хоккейной команды. На обратной стороне фотографии внутри большого сердечка было написано: «С любовью от Натали». Я отредактировал рукопись и отослал ее назад. Через пару недель Натали прислала письмо. Она сообщала, что участвует в организации фестиваля поэзии, который состоится в Лимингтон-Спа, и приглашает меня приехать на этот фестиваль и почитать свои стихи. Во второй день фестиваля я смогу дать несколько уроков поэзии в школе, и вместе с гонораром за выступление это составит вполне приличную сумму. Получив мое согласие, Натали написала, что в целях экономии поэтов разместят в частных домах, и если я не против, она поселит меня у себя. Я написал, что совершенно не против.

В назначенный день я в парадной рубашке и в бодром настроении сел в поезд. Чтобы добраться до Лимингтона, нужно ехать с Паддингтонского вокзала, а в Ридинге сделать пересадку на поезд, идущий на север. В Ридинге я вышел, расспросил, как ехать дальше, и вскочил в поезд до Лаймингтона, что на южном побережье (потом я узнал, что здесь находится паромная переправа на остров Уайт). Сообразив, что все перепутал, я начал метаться по вагону, словно загнанный в ловушку зверь, спрашивая у всех подряд, что лучше — выйти на следующей станции или все-таки доехать до Лаймингтона и уже оттуда возвращаться обратно. Большинство склонилось к мнению, что выходить мне не стоит. В общем, я приехал в Лаймингтон как раз в то время, когда публика в Лимингтоне уже рассаживалась по местам. Похоже, вместо того, чтобы развлекать аудиторию рассказами о моих недоразумениях в Штатах, я собирал новый материал недалеко от дома.

Я позвонил Натали на мобильный и объяснил ситуацию. Она сказала, чтобы я не волновался и ехал обратно следующим поездом, а она пока найдет, чем занять публику. Я снова сделал пересадку в Ридинге и опоздал на свое выступление в лимингтонской библиотеке ровно на три часа. Натали, симпатичная аспирантка на практике, ждала меня у входа.

Народу собралось довольно много, и все с пониманием отнеслись к затянувшейся «паузе», во время которой — в чем мои слушатели стеснялись признаться — они отдали должное вину и закускам. Натали вытолкала меня на импровизированную сцену, и я взялся за трудную задачу: доказать публике, что трехчасовое ожидание того стоит.

Почти сразу стало ясно, что задача невыполнима. Уже через минуту собравшиеся принялись громко шаркать ногами, словно собрались уходить. Да, у них хватило терпения просидеть три часа ничего не делая, они даже получили удовольствие, но художественные чтения в конце сего милого собрания — это уж слишком. И я их понимал. Я еще раз извинился и спросил, не желает ли кто-нибудь выпить. Ко мне подошла Натали. Ах, каким молодцом я держался. Не буду ли я так любезен подписать несколько экземпляров моей книги? Ни один мускул не дрогнул на моем лице, когда она представляла меня своим родителям, в чьем доме мне предстояло ночевать. Она сказала, что они преподают в школе, где назавтра я должен давать уроки поэзии, поэтому утром могут подбросить меня на своей машине.

Я подписал пару экземпляров своего чувственного путевого дневника, а затем Натали показала мне дом, где живут родители. Покидая стены библиотеки, я обнаружил, что иду вместе с матерью Натали. К моему ужасу, в руках она держала компрометирующее меня произведение. Как замечательно прошли чтения, сказала она, и как чудесно, что я остановлюсь у них в комнате для гостей. Глядя мне в глаза и почти без тени иронии, она прибавила: «Я прочла вашу книгу».

Скажем просто — я это заслужила. Своей гордыней я прогневала Богов Унижения: я обидела другую писательницу, мою подругу, Энн Пэтчетт. Грубо и совершенно случайно, прямолинейно и вовсе того не желая. Боги Унижения обратили на меня взор с небес, осуждающе зацокали своими отвратительными языками — в лицо мне будто швырнули торт с кремом — и решили меня проучить.

Все началось так. Для раскрутки наших книг мы с Энн иногда устраиваем шоу «собачка и пони» в публичных библиотеках. Мы стоим на сцене и спорим, кто из нас «собачка», а кто «пони», и это гораздо проще, чем выступать поодиночке, так что мы вместе ездим в презентационные туры, и все выходит замечательно. Энн многое делает лучше меня, поэтому о сумме гонорара договаривается обычно она — я готова работать за похвалу и разрешение сколько угодно пользоваться библиотечным туалетом.

В прошлом году одна библиотека прислала нам приглашение. Я поговорила с Энн, она обрадовалась, и я отправила организаторам контактную информацию. По крайней мере я так думала.

Выясняется, что я получила два приглашения — первое было адресовано нам с Энн, второе — только мне. Я же послала наши реквизиты во вторую библиотеку. К счастью, Энн отнеслась к случившемуся с юмором: позвонила мне и сказала, что я ее должница. Она выбила приличный гонорар, а заодно сообщила детали своего приезда, после чего библиотекарша страшно смутилась. «Вы не хотите, чтобы мы приезжали вдвоем?» — не поняла Энн. Замявшись, библиотекарь сказала, что у нее нет возможности заплатить Энн гонорар и возместить расходы на поездку, и более того, она не планировала совместных чтений, но если Энн все-таки хочет приехать и согласится разделить номер со мной, то добро пожаловать. Конечно, если я не буду возражать. То есть Энн сначала должна спросить у меня.

Видите, как все получилось.

Перенесемся на несколько месяцев вперед. Я прилетаю во Флориду и регистрируюсь в том самом отеле. Он расположен на автомагистрали между штатами. По заверениям администратора, окно в моем номере выходит на бассейн, но на самом деле выходит оно на противоположную стену; о наличии бассейна я догадываюсь только по звукам (туда с визгом плюхаются дети). Отель удачно соседствует с двумя другими мотелями, никаких иных достопримечательностей вокруг нет. Я ожидаю, пока библиотекарша — не та, с которой мы договаривались, поскольку она в отпуске, а другая — заедет за мной на своей машине. В конце концов она приезжает. Она — сама любезность и ничуть не удивляется, когда я говорю, что перед чтениями мне необходимо успокоиться и выпить два бокала белого вина. Она просто ведет меня в бар.

Библиотека тоже очень ничего.

Когда я вхожу в зал, меня встречает мужчина. Он называет свое имя — Эд — таким конфиденциальным тоном, что у меня создается впечатление, будто он признается в этом впервые в жизни. Зубы у Эда изогнутые, как аркбутаны[101], желто-коричневого цвета. Он говорит, что ужасно рад знакомству со мной, он обожает знакомиться со всеми писателями; моих книг он не читал, но надеется, что библиотекарь позволит ему забрать мое фото, выставленное на стенде у двери. Он хочет, чтобы я подписала для него эту фотографию. Он мечтает собрать в альбом фотографии всех писателей, которые выступали в библиотеке, и в этой коллекции я буду первой.