Курт Сеит и Шура - Нермин Безмен Нермин

Он уже думал спрыгнуть, чтобы спастись самому, но тут же передумал. Он хотел спасти и коня. Он не мог позволить Чорапу прыгнуть на верную смерть. Должен быть способ, мелькнуло у него в голове, и он решился на самую дерзкую вещь, какую только мог придумать. Когда они домчались до последнего дерева перед оврагом, он поднялся в стременах, схватился за толстую ветку обеими руками, сжимая поводья, и задержал тело животного обеими ногами, вонзив в него шпоры. Конь заржал от боли и остановился в нескольких метрах от оврага. Сеит чуть не вывихнул руки, но теперь он контролировал ситуацию. К сожалению, это длилось недолго, конь не успокоился после шока, как Сеит ожидал. Внезапным прыжком он сбросил хозяина. Падая, Сеит пытался защититься от лошадиных копыт, обхватив голову руками. Копыто ударило его в подмышку, его пронзила острая боль. Он упал всем весом на левую ногу и почувствовал ужасную боль от лодыжки до бедра. От этой боли он зарылся лицом в снег. Заставив себя подняться на саднящем локте, успел увидеть в последний миг, как конь прыгает через сугроб. В отчаянии он закричал:

– Чорап! Чорап! Ко мне, мальчик мой, ко мне, Чорап!

Чорап, его любимый жеребец, черный красавец с белой звездочкой на лбу, издал последнее страшное ржание, падая в пустоту с края снежной равнины. Сеит ощутил в сердце боль более страшную, чем в теле. Он бил кулаком по снегу и плакал, пока не ослаб, глаза закрылись, сквозь веки он видел мельтешащий снег и цветные пятна и, шепча имя коня, потерял сознание.

Очнулся ли он от сильной боли или от запаха медикаментов? Он не знал. Он был уверен только в том, что не умер. Он открыл глаза с большим трудом, будто их придавило многотонным весом. Вокруг кружили тени одетых в белое людей, тени переговаривались тихими голосами. Может, это были не люди, а снежинки. Он попытался вспомнить, где потерял сознание. Вспомнив, затряс головой, будто стараясь забыть плохой сон. Он вспомнил коня, летевшего с края оврага навстречу гибели. Что за канонада его напугала? Что стало с друзьями, с отрядом? Кто нашел и принес его сюда? Как долго он здесь? Эти вопросы появлялись у него один за другим. Он попытался сесть, но боль не позволила ему это сделать. Левая рука была плотно перевязана от плеча до кончиков пальцев. Его левая нога была под одеялом. Она сильно болела, казалась тяжелой и онемевшей. Он попытался понять, что с ней случилось. От мысли об ампутации мороз пробежал по коже. Затем он почувствовал жар. Человек без ноги не может быть полноценным, тем более не может служить кавалерийским офицером. Он осмотрелся в поисках кого-то, кто мог бы ответить на его вопросы. Ему показалось, что он узнает это место, затем понял, что находится в том же госпитале, в котором он искал Владимира. Теперь он сам лежал здесь. Как давно все это было? Он потерял чувство времени. Тяжесть в голове вновь утянула его в темноту.

Когда он пришел в себя, то получил ответы на свои вопросы. Он лежал здесь, в госпитале, в основном без сознания последние две недели. Солдаты принесли его сюда. Когда конь ударил его, копыто разорвало ему руку и вывихнуло плечо. Сломанные кости в левой ноге были скреплены стержнями. Доктор говорил, что рука поправится, но вот на то, чтобы встать, уйдет много времени.

Сеит больше беспокоился о своем отряде, чем о самом себе. Доктор все знал и был рад рассказать ему о судьбе отряда. Это был молодой, открытый и неторопливый человек. Он рассказывал, пока осматривал перевязанную руку Сеита, так подробно, словно не безвылазно служил в госпитале, а был военным корреспондентом. Сеит смотрел с удивлением на лицо эскулапа, такое счастливое, как будто врач осматривал не рану, а редкий цветок на снегу. Он весело подбадривал своего пациента:

– Вы в самом деле очень везучий, очень везучий.

– Я быстро иду на поправку?

– Более важно то, что вас успели спасти. В это трудно поверить.

Сеит молчал, и доктор продолжал рассказывать:

– Вы и ваш отряд были последними русскими на поле сражения. После возвращения вашего отряда началось отступление. Если бы вас не принесли вовремя, даже если бы вы спаслись, то оказались бы в руках врагов. У нас здесь сейчас остается только несколько раненых, несколько санитаров и я. Почти все раненые поправились, и мы собираемся сворачиваться и присоединиться к отступлению.

– А что, подписали мирное соглашение?

– Нет, еще нет. Мы просто отступаем. Если спросите мое мнение, нам уже давно надо было отступить из Галиции.

Доктор развел руками, как бы говоря: «Мало ли что я думаю».

И продолжил с улыбкой:

– Никто меня не спрашивает. Моя работа – резать и сшивать. Нападать и отступать – ваше занятие, поручик. Все, что я могу сказать, – вы чертовски везучи.

Внезапно он стукнул ладонью по лбу:

– Боже мой! Как я мог забыть? Вам оставили письмо. Ваши друзья очень беспокоились.

Рядом с медицинскими инструментами стоял столик, на котором лежало несколько личных вещей врача и папка. Из папки он вынул конверт, протянул его Сеиту и отошел, продолжая болтать:

– Не беспокойтесь! Человек, который оставил письмо, был совершенно здоров, хотя и немного устал. А кто сейчас не устал? Венгров окружили за долиной. Конечно! Взяли много пленных, в лагере полно пленных: венгров, немцев, турок…

Сеит слушал доктора, пытаясь открыть конверт. Последнее слово заставило его замереть. Молодой доктор увидел выражение на его лице, осекся и наклонился к нему:

– С вами все в порядке, вам больно?

Сеит, не в силах говорить, покачал головой.

– Вы, наверно, устали. В вашем состоянии вам нельзя волноваться. А теперь отдохните немного.

– Где пленные, доктор?

– В медицинском бараке рядом. Среди них нет серьезно раненых, но перевозить их нельзя.

– Куда их отправят?

– Я думаю, в Сибирь. Надеюсь, эти бедолаги хоть ходить смогут до того, как за ними придет конвой.

Внезапно вспомнив о других пациентах, доктор ушел, не сказав Сеиту больше ни слова.

Когда Сеит читал письмо Джелиля, от теплых дружеских чувств на его глаза навернулись слезы. Через несколько дней Сеит уже начал передвигаться на костылях. То, что у него получалось, однако, совсем не походило на прогулку, да и просто на ходьбу. Он стоял на правой ноге и подтягивал левую. Раны на левой ноге еще не затянулись, и опираться на костыли было очень больно. Навязчивой идеей, дававшей силы к выздоровлению, стало желание встретиться с турецкими пленниками в бараке. Как только он окреп, он вышел из палаты. Яркое солнце, растопившее снег, слепило глаза. Он смотрел на лагерь, который был раньше полон солдат, лошадей, орудий, гомона и суеты. От тех дней осталось только несколько орудийных лафетов, ящиков из-под боеприпасов и брошенные палатки. Он дошел до бараков с пленными. Охранник у дверей встал смирно и отдал ему честь. Сеит попросил открыть и вошел.

Пленные смотрели на молодого, с трудом передвигавшегося офицера с беспокойством и тревогой. Сеит, стоя у входа, осматривал их одного за другим. Было трудно поверить, что эти страдавшие от ран, с искаженными от боли лицами люди были теми ужасными врагами, которые лишь недавно несли смерть и разрушения. Он повернулся к охраннику и тихо спросил его: