Печать султана - Дженни Уайт

— Мне кажется, ожерелье имело некоторую ценность. По крайней мере сделано оно во дворце.

— Почему вы так считаете? Я не помню ничего примечательного. — В словах Лейлы слышится заинтересованность. — Но конечно, с тех пор прошло так много времени.

— В кулоне находилась тугра, — бодро объявляет Сибил, радуясь тому, что может сообщить дамам нечто новое.

Лейла озадаченно вздыхает:

— Что? Каким образом иностранка могла получить такую вещь? Вы, должно быть, ошибаетесь.

— Нет, я сама ее видела.

Лейла смотрит на Асму-султан:

— Наверное, она получила печать от кого-то в гареме.

— Я не имею привычки делать ценные подарки служанкам, — выговаривает ей жена визиря.

— Сибил-ханум, — говорит Перихан, — вы сказали, что видели тугру? Полагаю, ее забрали полицейские.

Взгляды дам обращены к дочери посла.

— Печать оказалась на шее юной англичанки Мэри Диксон, убитой в прошлом месяце. Вы, конечно же, слышали о ее смерти. — И, повернувшись к Перихан, добавляет: — Кажется, она была вашей гувернанткой.

— Мэри-ханум, — бормочет Перихан. — Странная девушка, хотя я ей зла не желала. Да смилостивится Аллах над ее душой. Я никогда не видела на ней подобного ожерелья.

— Откуда ты знаешь, что такое же носила Ханна? — спрашивает Лейла.

Перихан молчит. Сибил объясняет:

— Кулон необычен еще и тем, что там обнаружен китайский текст.

— Китайский?

— Значит, он сделан где-то за границей, — предполагает Перихан. — Возможно, печать султана добавили позднее.

Лейла соглашается:

— Во дворце мы пользуемся фарфоровой китайской посудой.

— А огромные вазы в приемном зале тоже китайские? — спрашивает Зухра. — В детстве я чуть не разбила одну из них.

— У вашей матери, кажется, имеется коллекция произведений искусства из Китая? — обращается Лейла к Асме-султан.

Та не отвечает и сама спрашивает Сибил:

— Откуда вы знаете, что надпись сделана на китайском?

— Приехал мой кузен Берни. Он ученый-ориенталист и написал книгу об отношениях между Османской империей и Дальним Востоком. Вот он и прочитал текст. Вообще-то это стихи.

— Стихи, — повторяет Асма-султан. — Ну конечно. Наверное, кулон подарил Ханне ее любовник. Но как эта вещь попала к Мэри?

— У Ханны был любовник? — Сибил старается скрыть волнение.

— Она с кем-то встречалась по выходным. Ей разрешалось покидать дворец раз в неделю. Ариф-ага присматривал за ней.

— Кто он такой?

— Евнух. Каждую неделю Ханна садилась в экипаж, которым управлял один и тот же кучер, и не возвращалась до утра следующего дня. Ариф-ага спрашивал, где она проводит время. Гувернантка отвечала, что навещает подругу. Он пытался установить за ней слежку, однако посланный им человек оказался слишком нерасторопным и не справился с заданием. А потом случилось несчастье.

— Ариф-ага описывал внешний вид кучера? — спрашивает Сибил.

Асма-султан задумывается.

— Он говорил, что кучер был неряшливо одет. Не носил ливрею. Так что она вряд ли посещала кого-то из высшего общества. В конце концов, Ариф-ага сообщил обо всем полиции. — Она бормочет про себя: — Хитрый лис слишком много болтал.

— Ариф-ага сейчас здесь? — Сибил считает, что Камиль, возможно, захочет поговорить с ним.

— Он ушел на пенсию. Евнух плохо вел дела, и мы перестали доверять ему.

— Он был к тому же нечист на руку, — добавляет Перихан.

— Глупо девушке садиться в экипаж без сопровождения, — замечает Асма-султан. — Всякое может случиться…

— И случилось, — с удовлетворением заканчивает Пери-хан реплику матери.

— Кучер был турком? — спрашивает Сибил.

Асма-султан тяжело вздыхает, не в силах скрыть свое раздражение от бесконечных вопросов.

— Не думаю. По словам Арифа-аги, у этого человека были арабские волосы песочного цвета. Возможно, он курд. У них тоже кудрявые волосы, только они обычно темные. Не исключено, что он принадлежал к одному из национальных меньшинств. Вот только к какому? — Изображая отчаяние, она поднимает вверх руки: — Кто же вам скажет?! — И после минутного молчания произносит не совсем ясную фразу: — Если затеваешь игру со змеей, она обязательно укусит тебя.

Перихан довольно резко обращается к Сибил:

— А почему вы так интересуетесь этим делом?

В разговор вмешивается Лейла.

— Да ведь Ханна англичанка, — доброжелательно говорит она Сибил. — Естественно, вам хочется узнать о ней побольше.

— Убийцу так и не нашли, — добавляет Сибил.

— Его, без сомнения, сбросили со скалы, как и многих других негодяев подобного рода. — Асма-султан пожимает плечами.

— Вы думаете, сейчас это имеет какое-то значение? — спрашивает Зухра.

— Не знаю. Я помогаю Камилю-паше, который ведет расследование убийства Мэри Диксон. Он полагает, что между двумя смертями существует какая-то связь. — Она поворачивается к Асме-султан: — Вы сказали, что ваша мать коллекционирует произведения искусства из Китая? Мой кузен с большим интересом взглянул бы на них. Конечно, если вы позволите. А я непременно расскажу об этом Камилю-паше. — Она с гордостью называет его титул, как будто он уже принадлежит ей самой. — Судья-бей приглашен к нам на ужин послезавтра.

— Моя мать умерла, — сухо говорит Асма-султан.

Сибил подавлена.

— О, простите, ваше высочество. Я не знала. Мир вам.

— Это случилось давно. — Асма-султан встает. — Ну, нам пора идти.

Стыдясь своей оплошности, Сибил смотрит, как Асма-султан, не обращая внимания на протесты Лейлы, идет к двери и стучит в нее. Перихан целует на прощание хозяйку в обе щеки. Сибил чувствует на себе взгляд Асмы-султан. Оборачивается и видит, что та уже ушла.

Утро. Лес по дороге к деревне Шамейри еще не прогрелся, и я дрожала в своем легком ферадже. В воздухе приятно пахло сосной. У меня во рту стоял соленый привкус.

— Прошло уже около года. Почему я должна жить в изгнании? Здесь не с кем поговорить и нечем заняться, — с раздражением говорила я.

Я не сказала Мэри, что Виолетта не любит ее и Хамзу, моих единственных настоящих друзей. Я отругала служанку за то, что она скрыла от меня послания Мэри. Если бы Виолетта не была служанкой, я бы заподозрила ее в ревности. Меня больше не влекло к ней, как раньше, когда она оставалась моей единственной подругой. Теперь меня больше не возбуждали ее ласки. В последний раз, когда она пришла ко мне ночью и хотела забраться под одеяло, я сказала, что мы уже не дети, которые беззаботно резвятся, будто новорожденные щенки. Она с мрачным видом, опустив голову, сидела на краю кровати. Я видела глубокие складки возле ее рта и на лбу. По привычке я протянула руку, чтобы разгладить их. Она приложила мою ладонь к своей щеке. Я попыталась высвободить руку, но она схватила ее зубами и зажала, в точности как это делают пастушьи псы. Потом отпустила и убежала из комнаты. Я смотрела на следы зубов, оставленные на руке. Мне хотелось смеяться, и в то же время что-то тревожило меня.