Крайняя необходимость - Фридрих Незнанский

И вины врачей в этом нет. Они делают все что могут, работают на пределе сил, порой рискуя собственной жизнью ради спасения больного. Вот симпатичный теледоктор объясняет молодому коллеге: «Наша работа сопряжена с риском и требует огромной ответственности. Часто приходится иметь дело с больными СПИДом или туберкулезом, мы в любой момент можем заразиться смертельной болезнью. Случается, что пациенты приходят с оружием, могут даже напасть на медицинский персонал. Безобидный с виду студент может в состоянии опьянения сломать тебе челюсть, а старичок, страдающий болезнью Альцгеймера, выколоть глаз. Нам нельзя забывать об этом». Но по его безмятежному лицу понятно, что ни он, ни его прототип, реальный врач американской «Скорой», никогда не сталкивались ни с чем таким в реальной жизни. И возможность заразиться или получить увечье для них в основном гипотетическая. Во всяком случае, у них достаточно резиновых перчаток и защитных масок, и если они выезжают на пьяную драку, то могут рассчитывать на помощь полиции.

Собственно, речь даже не об опасности заразиться, контакты с заразными больными — для врачей производственная необходимость, они знают, как себя обезопасить, их научили этому в институте, им объясняли это на практике. А приемы самообороны в медицинских вузах не преподают. Считается, что врачам это как бы без надобности. И на военной кафедре учат в основном оказывать медицинскую помощь в экстремальных полевых условиях, но не выживать. Доктора не сдают спортивные нормативы, и при приеме на работу их даже не спрашивают: владеете рукопашным боем, оружием? И по-настоящему крепких ребят отбирают только в санитары психиатрической помощи. А между тем порой здоровье и жизнь врача зависят от быстроты реакции и крепости кулаков. Тысячи случаев нападения на бригады «Скорой» фиксируются в стране ежегодно, последствия иногда бывают трагическими. Выезжая на ранение, ножевое или огнестрельное, побои, пьяные драки, врачи подспудно готовятся к худшему. В общественных местах, особенно в кафе, ресторанах, в отдаленных криминальных микрорайонах вполне могут ждать неприятные сюрпризы. Да и обычные люди, те самые, что пускают слезу, глядя на американских эскулапов, с каждым разом ведут себя все опаснее, порой слетая с катушек просто оттого, что на вызов явилась не жизнерадостная красавица в сексуальном зеленом комбинезоне, а пожилые, уставшие люди в несвежих белых халатах.

Когда Сергей еще только пришел работать в «Скорую», бывалые коллеги порассказали ему такого! Как-то больной оглушил фельдшера и пытался изнасиловать молоденькую докторшу, совсем недавно бригаду «Скорой» остановили в подъезде обкурившиеся подростки и ограбили, однажды в студенческом общежитии врачей пинками спустили с лестницы, буквально вчера скинхеды избили фельдшера-азербайджанца, врач десятой бригады до сих пор на больничном, потому что раненый в аварии мотоциклист напал на него и сломал шлемом нос.

Вообще же врачей, на которых хоть раз не напал пьяный больной, в «Скорой» можно пересчитать по пальцам одной руки — рано или поздно это случается с каждым, и скорее рано, чем поздно.

Вначале Сергей особо в это не верил, предполагал, что так принято — стращать новичков байками. Но на одном из первых же дежурств он сам попал в переделку. Приехали оказывать помощь ребенку, который якобы разбился, катаясь на роликах. А выяснилось, что множественные ушибы головы и конечностей двенадцатилетняя девочка получила от собственного отца-алкоголика. И когда Сергей попытался записать в карту, как все было на самом деле, пьяный папаша бросился на него с табуреткой. Сергею пришлось давать отпор, а потом на Сергея же поступила жалоба в милицию, было длинное разбирательство, и ему инкриминировали превышение пределов необходимой самообороны. Слава богу, в тот раз разобрались.

Все ужасы, о которых рассказывали бывалые коллеги, оказались правдой. За год только на сотрудников их подстанции нападали сорок шесть раз, угрожали оружием, избивали, грабили… Прокуратура заводила дела, расследования даже совершенно очевидных инцидентов тянулись месяцами, и ни разу пострадавшие медработники не получили никакой компенсации даже за увечья, не говоря уж о моральном ущербе.

И однажды терпение Сергея Великанова лопнуло. Доктор Светлана Ильинична Беляева приехала на вызов к тяжелобольной старушке. Она едва успела войти в квартиру, как получила удар по голове. Очнулась на больничной койке со сломанным носом и тяжелейшим сотрясением мозга. Так встретил врача сын старушки. Ему, видите ли, показалось, что «Скорая» ехала слишком медленно.

Светлана Ильинична полтора месяца провела на больничном и ушла из «Скорой», устроилась участковым терапевтом. Но иногда по старой памяти заглядывала на родную подстанцию, где проработала добрых двадцать лет. О случившемся предпочитала не вспоминать, а если все-таки заходил разговор, жалела не себя, а старушку, которая, между прочим, умерла, так и не получив помощи, и фельдшера Анну Павловну, которая тоже была на этом злосчастном вызове. У нее на почве нервного потрясения развился паралич.

А Евгений Евгеньевич Полищук, сорокапятилетний сынуля покойной старушки, жил себе и здравствовал, и дела ему никакого не было до паралича Анны Павловны, до непрекращающихся головокружений Светланы Ильиничны. И уголовное дело расследовалось ни шатко ни валко. Нанесенные увечья почему-то квалифицировались уже как повреждения средней тяжести, состояние аффекта — как сильнейшие переживания за здоровье матушки, это трактовалось как смягчающее обстоятельство, а великолепные характеристики соседей, знакомых и сослуживцев вообще ставили под сомнение сам факт избиения доктора и фельдшера. Тем более что незаинтересованных свидетелей у происшествия не было. И следователи, похоже, всерьез подозревали, что Светлана Ильинична с Анной Павловной подрались сами, а потом решили свалить вину на Полищука. А безутешный в скорби по безвременно почившей родительнице Полищук открыто обвинял в ее смерти бригаду «скорой» и грозился подать в суд.

Справедливость необходимо было восстановить. И одними разговорами тут было не обойтись. Сергей собирался сделать за милицию ее работу, доказать следствию, что Полищук склонен к жестокости и бесконтрольным вспышкам ярости. Потому что Сергей был знаком с азами психиатрии и понимал, что обычный человек с относительно здоровой нервной системой даже в состоянии аффекта не станет избивать людей, а тем более беззащитных немолодых женщин. И в крайней степени отчаяния любой на месте Полищука мог кричать и сыпать оскорблениями, мог крушить мебель, мог, что называется, рвать на себе волосы, даже ударить доктора, наверное, мог, но все-таки! Все-таки первый же нанесенный им удар отрезвил бы нормального человека. А методично избивать сперва доктора, потом фельдшера способен только субъект с серьезными садистскими наклонностями, которые обязательно проявляются и в повседневной жизни.

И Сергей стал тенью Полищука. Он ходил за ним на работу — Полищук трудился прорабом на строительстве, — провожал с работы, наблюдал издали, как он копается в гараже, как вечерами играет во дворе с соседскими мужиками в «очко», как возит каждую субботу жену на рынок, а каждое воскресенье покупает в ларьке бутылку водки, банку пива и шоколадку — очевидно, себе, жене и ребенку.

Сергей не ошибся, Полищук взрывался от косого взгляда: материл коллег и подчиненных по любому поводу, в пылу спора не раз хватал собеседника за грудки, лез в драку, только заподозрив партнера по картам в жульничестве. Однажды вывозивший со стройки мусор самосвал подрезал какой-то очевидно неопытный водитель на «шестерке», и самосвал влетел одним колесом в канаву. Водитель «шестерки» сам же остановился, сам пошел извиняться, а Полищук, сидевший в кабине самосвала, полез на него с монтировкой… К счастью, ничего непоправимого не случилось: водитель «Жигулей» оказался дюжим мужчиной, сумел за себя постоять, и их довольно быстро разняли.