Шесть мессий - Марк Фрост

Куртка Фрэнка из оленьей кожи, висевшая в стеклянной витрине, оставалась одной из главных достопримечательностей, которые показывали публике, когда, за двадцать пять центов с каждого желающего, проводили экскурсии по тюрьме. Почти каждый день охранникам у ворот приходилось разворачивать какую-нибудь впечатлительную юную голубку, которая приходила, чтобы хоть одним глазком посмотреть на Фрэнка, прогуливающегося во дворе, раз уж суровый закон разбивает ее сердце, не позволяя остаться с ним наедине.

Правда, Макквити всегда отвечал на их письма, деликатно намекая на то, что да, скорее всего, им не суждено встретиться, но, может быть, письмо к губернатору, выражающее сочувствие к нему со стороны такой замечательной женщины или какого-нибудь знакомого ей влиятельного человека, убедит власть пересмотреть меру его наказания и превратит их встречу в реальность. Прошений таких губернатору подавалось немало. Фрэнк сеял семена свободы с усердием Лютера Бербанка,[16]но, чтобы удобрить почву для их всходов, потребовалась кровь «юмской резни».

Шериф Томми припомнил все, что говорило в его пользу, Уорден Гейтс телеграфировал губернатору, и к завтраку они ударили по рукам.

Официально он продолжал считаться отбывающим наказание и не должен был оставаться без надзора, но неформально стороны договорились о том, что, если Фрэнк поймает человека, учинившего бойню в Юме, помилование не заставит себя ждать.

В восемь утра охранники, один из которых, как священную реликвию, держал в руках памятную желтую куртку из оленьей кожи, отперли камеру Фрэнка. А уже к девяти он прибыл в бывший лагерь бродяг, где был встречен извинениями по поводу того, что добровольные помощники шерифа работают на самом неряшливом месте преступления, какое ему когда-либо приходилось видеть. Тела, конечности и головы жертв валялись, как элементы головоломки, все ключевые свидетели разбежались, обессилели или находились в истерике, землю затоптали так, что все слилось в единое месиво. Настроение Макквити, взлетевшее было до небес, когда надзиратель объяснил ему договоренность, упало до уровня моря. Впервые после пяти лет заключения он ощутил свой возраст. Что ни говори, а по здешним меркам сорок лет — совсем немало, тем паче что наступали новые времена и Запад завоевывало новое, деловое и практичное поколение. Один из последних настоящих стрелков Джон Уэсли Хардин был убит в Эль-Пасо в августе выстрелом в спину, и, узнав об этом, Оленья Кожа ощутил настоящую утрату. Эрпы и Джон Уэсли, пусть вороватые и завиральные, были с Фрэнком одного поля ягодами, не то что нынешние. Ему хватило одного взгляда на эту свору, чтобы понять — былые деньки ушли безвозвратно. Обойдя в сопровождении этих недоумков периметр лагеря, Фрэнк обнаружил лишь один слабый след: человек стремительно промчался по направлению к разводному мосту и явно перебрался на ту сторону. Пока отряд волонтеров, затаив дыхание, находился на почтительном от него расстоянии, Фрэнк, скрутив самокрутку, стоял на мосту, размышляя: куда бы он направился сам, случись ему совершить подобное преступление? С учетом того, что через пять миль вниз по реке граница с Мексикой.

Потом ему пришлось задать себе более трудный вопрос. Если этот человек, вооруженный лишь мечом, смог в одиночку прорубить себе путь через целую банду видавших виды «быков», на что рассчитывает эта шайка неумех, почему-то вообразивших, будто им под силу с ним совладать? Тут Фрэнка посетили две приятные мысли разом. Первая: эти горлопаны не имеют ни малейшего представления о том, как выглядит убийца, им только известно, что он китаец, а никто из знакомых ему белых людей не в состоянии отличить одного узкоглазого от другого. Значит, стоит ему приметить на горизонте подходящего китаезу и завалить этого сукина сына со ста ярдов, дело можно считать сделанным. Черт с ним, с мечом! Он зажег сигарету. Вторая мысль: если все обернется дерьмом, то почему бы ему, прежде чем эта компания сможет его сцапать и вернуть в каталажку, не свалить в Мексику самому?

Феникс, Аризона

Пока Фрэнк стоял на мосту и курил, Канацзучи выскользнул из вагона утреннего товарняка, прибывшего в Феникс, и осторожно двинулся между путями, готовый к опасностям, вытекающим из его побега. Сам факт стычки заслуживал сожаления, но плен был для него неприемлем, и, обдумав все произошедшее, он пришел к выводу, что действовал наилучшим в сложившихся обстоятельствах образом, и тут же выбросил это событие из головы. Размышлять на эту тему дальше означало непродуктивно отвлекаться от своей миссии.

В конце концов, братья выбрали его для выполнения этой задачи благодаря его искусству и ревностной приверженности будо.[17]

«Не думай о том, чтобы победить, воспользоваться преимуществом, произвести впечатление или не принять в расчет своего противника. Путь не таков», — прозвучал в его сознании голос сэнсэя.

Усталый, полуголодный, находящийся не в одной тысяче миль от дома, он напомнил себе, что все эти тягостные ощущения — лишь иллюзии, следствие его излишней погруженности в собственные мелочные заботы. «Путь не таков». Будущее зависит от него; если не вернуть пропавшую книгу, их монастырь захиреет и умрет, словно дерево, отсеченное от своих корней, а с ним и их путь. Но это тоже следует изгнать из сознания: мысли о провале приведут только к провалу.

«В отсутствие еды или воды пусть меня поддерживает эта мысль».

Ранний утренний ветер предвещал жару. Вокруг лежала плоская, пыльная, чужая для него земля. Канацзучи услышал приближающиеся голоса, скатился под вагон и повис, вцепившись в колесную раму, словно паук. Шаги дюжины человек, громкие и решительные, донеслись до него с расстояния десяти футов от того места, где он прятался. Люди захлопывали все открытые двери, осматривали вагоны доставившего его поезда. Потянувшись к их мыслям, он почувствовал напряженность и страх, агрессию и готовность к насилию.

«Осознай себя в единении со всем сущим и всеми людьми, убей ничтожное “я” внутри и познай все сотворенное».

Он понял, что по поющим проводам была послана весть и они ищут его. Один из них произнес слово «китаец».

После того как они прошли, Канацзучи опустился на землю, вытащил нож, одним ударом отсек свою косу и зарыл ее под шпалой: «китайцу» пришла пора исчезнуть.

Выбравшись наружу, он продолжил путь к станции, продвигаясь позади длинной груды тюков с хлопком. Там, где толпились пассажиры, на территории основного вокзального комплекса, он обнаружил железнодорожную контору, являвшуюся его изначальной целью. Увы, осуществление плана откладывалось на неопределенное время: нужно, чтобы преследователи угомонились, а ему самому необходимо сменить облик.

В пятидесяти шагах справа от него рабочие перетаскивали на тележках груз из одного поезда в стоявший на соседнем пути другой. Рослый толстый человек в шляпе с перьями суетился, как петух, размахивал руками и выкрикивал указания, пытаясь руководить погрузкой, но никто из рабочих его не слушал. Еще больше этот хлыщ раскричался, когда один из сундуков свалился с тележки, раскрылся при падении и на землю вывалилась куча набитой туда плотными слоями мужской и женской одежды, включая тяжелые парчовые плащи. Грузчик, отмахнувшись, принялся собирать одежду с земли и, комкая, пихать обратно в сундук, но тут человек в шляпе совсем рассвирепел. Схватил из сундука охапку одежды, швырнул на землю и громко потребовал уложить все как следует.