Кудеяр. Вавилонская башня - Феликс Разумовский

Между тем тропинка отсчитывала терапевтические повороты, иСемён Петрович почувствовал интенсивное выделение желудочного сока. Вздохнув,он свернул к полянке, где для него уже было установлено плетёное кресло, амежду двумя костерками метался повар в безупречном колпаке. На одном костеркежарилась диетическая курочка для «папы». На другом – бастурма из говядины,оттаявшей только в маринаде. Для окружающих.

У каждого есть свои маленькие слабости, которым не грехпотакать. Семён Петрович любил обедать вот так, по-походному, заедая курочкусалатом из свежих овощей. Если бы не предстоявший вскорости выезд, он бы ещёопрокинул кружечку имбирного пивка сорта lager, которое он в шутку называл«лагерным». Однако перед работой, как и за рулём, алкоголя он себе не позволял.Ни единого грамма.

Неспешно макая сочные куски в соус, Хомяков внезапнозаметил, что Вольтанутый ничего не ест, и, поманив его к себе, выломал румяныйокорочок:

– На, убогий, подхарчись.

– Не. – Блаженный тут же заулыбался и, указав надогоравший костерок, доверительным шёпотом сообщил: – Дормидонтыч гриб жаритьбудет. Только вон тому не говори…

И, прижав указательный палец к губам, повёл взглядом наповара.

Губы у него были вконец запаршивевшие, покрытые в уголкахбелым налётом.

Семёну Петровичу на миг вспомнилась зона, и в глазах егодаже мелькнуло что-то похожее на человеческое…

Но только мелькнуло. Он деловым тоном поинтересовался:

– А почему дымка в лес не заходит? Или тебе её здесь невидно?

Вместо ответа Вольтанутый вдруг вскрикнул:

– Дормидонтыч всё видит! – Метнувшись к краюполяны, он что-то выхватил из сугроба и через минуту вернулся с обломкомсосульки, который, по-видимому, принимал за подосиновик. Снова улыбнулся иповедал так, словно разговор вовсе не прерывался: – Дымка там, где люди. Там,где хорошо, там дымки нет… – И, снова заверив: – Дормидонтыч дымкувидит! – принялся насаживать «гриб» на ветку.

«Может, в самом деле зажарит?» – невольно подумалосьХомякову.

Примерно через час, уже в сумерках раннего зимнего вечера,массивные железные ворота в высокой бетонной ограде отъехали в сторону,выпуская колонну из трёх лоснящихся «Мерседесов».

В ведущем, «шестисотом», на командирском месте рядом сводителем сидел Дормидонтыч и приветливо помахивал ладошкой проносившимся задвойными стёклами ёлкам. Семён Петрович держал в свободной руке японскую рациюи от нечего делать изводил ведомые машины проверками связи. Уже на подъезде кПитеру, где-то в Ольгине, Вольтанутый вдруг замахал руками и почему-то радостносообщил:

– Дормидонтыч дымку видит!

Мощные тормоза «Мерседеса» тотчас же заставили летевшуюмашину буквально присесть. И весьма вовремя. На дорогу выскочил тощий мужик,его так трясло, что он едва мог говорить. Наконец сидевшие в иномаркахразобрали:

– Дальше нельзя! Прямо передо мной грузовикпровалился!..

И, словно боясь, что ему не поверят, мужик всё показывал насвою пронзительно-жёлтую, чуть живую от старости «шестёрку».

– Дормидонтыч видит…

Блаженный вытянул кривой, с траурной каймой под ногтем палецв направлении боковой улочки. Кавалькада послушно свернула и проползла опасноеместо, что называется, огородами, царапая днищами по ухабам. Больше помех надороге не возникло, и скоро «Мерседесы» уже катились по городским улицам.

Их путь лежал в южную часть города. Довольно долго ничего непроисходило, но как только машины описали круг на площади Победы и вновь взяликурс к северу, Вольтанутый захлопал в ладоши:

– Дормидонтыч знает, идут сюда!

Почти сразу в лучах фар вспыхнули радугой клочья уползающеготумана, и из них на проезжей части возникли две человеческие фигуры.

Это были широкоплечие мужики, не столько рослые, сколькомускулистые и определённо подвижные. Лица обоих закрывали большие решётчатыешлемы. Один шлем был украшен высоким гребнем с пышным султаном. Обладательсултана прикрывался металлическим щитом и держал в правой руке короткий прямоймеч. Его противнику защитой служила небольшая округлая бронзовая рамка,обтянутая бычьей кожей, а поражать врага он должен был серповидным клинком снаручем. На обоих бойцах были пояса, украшенные бронзовыми накладками,набедренники с поножами, и, вглядевшись, Семён Петрович благоговейно прошептал:

– Мать честная, да это же гладиаторы!

Всё, что имело отношение к древнему Риму, с некоторых порприобрело для него особую значимость. Сразу примерещился Колизей, белоснежныйпесок под ярким полуденным солнцем, пятна крови, рык львов… И, конечно,императорская ложа и дивный аромат свежего лаврового венка на его, Хомякова,челе…

Между тем бойцы, застигнутые перемещением в самой что ниесть боевой стойке, принялись бестолково топтаться по непривычно скользкомузаснеженному асфальту. Сражаться друг с другом они, на горе Хомякову, явнопередумали. Один из них снял украшенный султаном шлем и оказался белокурымюношей, почти подростком. Он был бы даже красив, если бы не тупое, абсолютнорастительное выражение лица. Бессмысленно улыбаясь, уставился он в густо-синеепослезакатное небо. Раскрыл рот и принялся ловить губами снежинки…

Зато его противник вдруг яростно вскрикнул и, кинувшись к«шестисотому», со всей дури рубанул мечом по отливавшему респектабельностьюкапоту. Хомяковская охрана, сбитая с толку необъяснимым молчанием «самого»,остановить его не успела.

– Работаем! – очнувшись от древнеримскогонаваждения, яростно взревел в рацию депутат. Сейчас же послышались звуки, будторядом кто-то быстро-быстро с силой захлопал в ладоши. Это мокрушники из третьеймашины открыли бесшумную стрельбу из «Упыря» – новейшего спецназовскогоавтомата.

Пули, способные вывести из строя самоходную установку, легкопрошили гладиаторские доспехи вместе с телами их владельцев. Сноровисто ободравснаряжение с убитых, бандиты сорвались прочь во всю мощь мерседесовскихдвигателей, с визгом проворачиваемых колёс…

Пролетев площадь с несостоявшимся Домом Советов и памятникомИльичу, именуемую в народе «Под кепкой», колонна двинулась дальше уже чинно, непривлекая к себе нежелательного внимания. На углу Бассейной Семён Петровичостановил «шестисотый» и коротко приказал телохранителю:

– Выдь посмотри.

На носу «Мерседеса» вместо известной всему миру серебристойэмблемы виднелся безобразно искорёженный металл.

– Капоту хана, – почти сразу доложилтелохранитель.

«Не в жилу это, – провидчески подумалосьХомякову. – Не в масть и не в кость…»

В этот самый момент беспечно, как на экскурсии, озиравшийсяВольтанутый вдруг словно проснулся.

– Дормидонтычу пиф-паф не нравится, – громкозаявил он.