Президент не может умереть - Владимир Гриньков

— Полковник Бахир. Вы примете его?

Первым движением было — отказать, но уже в следующий миг Хомутов понял, что это невозможно, возникнут подозрения, и, помедлив, кивнул, полагая, что этого достаточно. Он старался говорить как можно меньше, потому что опасался выдать себя Единственное, что он позволил себе — отойти к окну, встать лицом к стеклу, и даже когда Бахир вошел — не оборачиваться. Коротко бросил.

— Что у вас?

Внутри у него все сжалось, словно в ожидании удара Сейчас он боялся Бахира, так боялся, что в глазах темнело.

— Это было покушение, товарищ президент, — сказал полковник. — Действовала группа террористов, не менее трех человек. Все меры предпринимаются. Полагаю, в ближайшие часы мы их возьмем.

Хомутова не это сейчас интересовало, он ожидал, что скажет Бахир о трупах в «мерседесах». Тот словно почувствовал, чего от него ждут:

— Из машин извлекли тела. К сожалению, все погибли Охранник, который еще был жив, когда я прибыл к месту происшествия, также скончался.

Хомутов молчал, сжавшись внутри в комок.

— Обгорели до неузнаваемости, — продолжал Бахир. — Практически невозможно установить, кто есть кто.

— Так уж и невозможно, — сквозь зубы заметил Хомутов.

Бахир воспринял его слова как упрек, проговорил торопливо:

— Кумулятивные гранаты, товарищ президент. Три с половиной тысячи градусов…

Но Хомутов не дал ему договорить, махнул рукой, по-прежнему глядя в окно. Бахир умолк, в кабинете повисла такая тишина, что у Хомутова сжалось сердце. Он втянул воздух сквозь сцепленные зубы. Нужна передышка, иначе ему не выдержать этого нечеловеческого напряжения… Он повел плечами, голос его зазвучал повелительно:

— Вы должны взять их, чего бы это не стоило!

Он круто повернулся и выговорил то, что было сейчас важнее всего:

— Приступайте!

Бахир попятился к двери и скрылся за нею. Хомутов стремительно шагнул следом, щелкнул замком, и это было последнее, на что у него достало сил. Прямо у двери он опустился на пол, словно тряпичная кукла, уронил голову на грудь и замер без движения.

Время остановилось.

Начальник госпиталя полковник медицинской службы Сурков вызвал Людмилу в свой кабинет по крайне щекотливому делу. Дело было настолько неприятного свойства, что он многим сейчас поступился бы, лишь бы препоручить его кому-либо другому. К сожалению, сделать это было совершенно невозможно, и он мучился от сознания того, что участвует в чем-то неблаговидном.

Людмила, впервые оказавшаяся в кабинете начальника госпиталя, смотрела на Суркова настороженно-выжидательно, полковник же под этим ее взглядом еще больше терялся, и когда молчание сделалось совсем уж невыносимым, он с трудом произнес, чувствуя, что начинает багроветь:

— Я хотел побеседовать с вами, товарищ Песоцкая. О вас, а также о некоем Хомутове.

Людмила при упоминании о Хомутове вскинула голову:

— Вам что-то известно о нем?

— О ком — о Хомутове?

Сурков замялся. Собственно, о Хомутове ему не было ведомо ничего. Или почти ничего. А еще пару дней назад он и не слыхивал о существовании этого человека. Фамилию ему назвал полковник Гареев. Беседа с ним была краткой, но Сурков знал, с какой целью подобные беседы ведутся — потому и пригласил Людмилу.

— Ровным счетом ничего, — сказал он. — А вы хорошо его знали?

— Неплохо.

Сурков поморщился.

— И вам это не нравится? — Людмила снова дерзила.

— Естественно, не нравится, — Сурков решился. — Я располагаю информацией о том, что вы и этот самый одиозный Хомутов…

Он замялся, не рискуя продолжить, но оба уже знали, о чем речь.

— Именно. Я и этот самый Хомутов! — продолжала дерзить Людмила. — А разве — нельзя?

Сурков опустился в кресло, развел пухлыми руками:

— Нельзя, как видите. Тем более, что Хомутов этот отличился…

— Каким же образом?

— Вы же знаете — его спешно этапировали в Москву.

— Ложь! Хомутов находится в Джебрае! Никто и никуда его не «этапировал», как вы выражаетесь.

— Вот как? — изумился Сурков. — Вы заблуждаетесь, уверяю вас. Полковник Гареев…

— Так это он рекомендовал вам со мной провести беседу?

— Если бы беседу! — сокрушенно развел руками Сурков. — Меня обязали отправить вас в Союз.

Это прозвучало как гром среди ясного неба.

— Но почему? — только и нашлась спросить Людмила.

Сурков снова развел руками, давая понять, что эти вопросы не в его компетенции.

— Так, значит, это Гареев?

— Нет, нет, — поморщился начальник госпиталя, поняв, что наговорил лишнего.

— И под каким же предлогом вы меня э-э… этапируете? — прищурилась Людмила.

— Этого не требуется, — буркнул Сурков. — Отправлю — и все.

Оба они отлично знали, что так и будет. Людмила собралась сказать еще что-то, но не успела — зазвонил телефон. Сурков снял с рычага трубку, как бы отгораживаясь ею от нее, завершая разговор. Однако, вникнув в то, о чем говорили на другом конце провода, начальник госпиталя изменился в лице. Казалось, трубка начала жечь ему руку, и когда он бросил ее и повернулся к Людмиле, взгляд его блуждал. Пауза длилась всего мгновение, после чего Сурков сказал:

— Вы, если не ошибаюсь, работаете в хирургическом? Ступайте к себе, готовьте операционную.

— Вы же меня три минуты назад уволили! — напомнила Людмила почти насмешливо, но добавить ничего не успела, потому что Сурков вдруг надрывно заорал на нее:

— Делайте, что говорят! Совершено покушение на президента страны! Масса жертв! Сейчас начнут доставлять пострадавших!

Никто больше не тревожил Хомутова. Он успокоился И принялся обдумывать положение, в котором оказался. Чтобы принять решение, времени почти не требовалось. Все было очевидно — надо уходить. Не сейчас, ближе к ночи, когда стемнеет. Выбраться из дворца незамеченным, а затем в посольство. Гареева, судя по всему, больше нет в живых, но кто-то же должен знать о нем, Павле Хомутове. В ту же секунду он спохватился: никто из советских в Джебрае не поставлен в известность, только Гареев знал о существовании двойника. Но это открытие его не слишком озаботило — в конце концов, свяжутся с Москвой, все выяснится.

Вспомнив о предстоящем побеге из дворца, Хомутов воспрянул духом и ободрился. У него еще оставалось время до сумерек, и он стал неспешно бродить по комнатам, еще хранившим атмосферу чужой, неведомой жизни. Сразу за кабинетом, куда он попал поначалу, располагался большой зал, служивший как бы продолжением кабинета, но менее официальным, — здесь можно было расслабиться на кожаных подушках диванов, освежиться фруктами. Вероятно, Фархад принимал здесь гостей, когда хотел создать непринужденную обстановку. Далее анфиладой тянулись несколько комнат равной величины, отличающихся только интерьером. Они были словно настроены на определенное состояние духа хозяина — от делового и жесткого до полного восточной неги. Открыв двери последней из них, Хомутов увидел необъятных размеров кровать, кресла, обитые алым атласом, огромные зеркала — это была спальня.