Фактор Черчилля. Как один человек изменил историю - Борис Джонсон

Маунтбеттен взял глыбу замерзшего пайкерита на Квебекскую конференцию 1943 г. и выстрелил в нее из своего служебного пистолета. Охранники, стоявшие снаружи, бросились внутрь комнаты, думая, что произошло покушение, а пуля отскочила от пайкерита и чуть не убила британского маршала авиации Чарльза Портала.

Таков путь научного эксперимента. Пайкерит мог быть триумфом, но не стал им. Танк мог оказаться провалом, но заработал с ошеломительным успехом. Этим успехом он обязан творческому напору Черчилля, его способности выдвинуть какую-то идею на передний план своей умственной деятельности и продолжать работать над ней, пока она не станет реальностью, подобно тому как мысленный образ проступает в красках на холсте.

Разумеется, интерес Черчилля к машинам был отчасти агрессивен: ему были нужны самолеты, танки, газ, бомбы, потому что он хотел победить, и как можно скорее. Но подоплекой тому было его сострадание, желание уменьшить увечья и несчастья, свидетелем которых он стал. «Машины сохраняют жизнь, – говорил он в начале 1917 г., еще до того, как танк оправдал себя. – Мощь машин – замечательная замена живой силе. Мозги берегут кровь. Маневр значительно разжижает кровопролитие».

Вот почему он пошел на масштабную фланговую операцию в Галлиполи, вот почему выступал за ковровые бомбардировки уже во время Первой мировой войны, вот почему лично следил за производством огромного количества иприта. Для этого же ему был нужен танк – чтобы снизить смертность среди людей, которым приходилось идти или бежать под градом металлических снарядов.

По полям рядом с Плоегстеером, вблизи проселков рассеяны кладбища с их бесконечными рядами белых каменных крестов. Они свидетели преступной расточительности и ущербности использованной тактики. Своим участием в разработке танка Черчилль не только сберег много жизней, но и содействовал укорочению Первой мировой войны, победе в ней. За это ему надо воздать должное.

И конечно, не только за танк. Окончательной капитуляции Германии немало поспособствовала морская блокада, организованная британским флотом. Это медленное удавье удушение растянулось на пять лет и привело немцев к голоду в 1918 г. Благодаря довоенной деятельности Черчилля на посту первого лорда адмиралтейства флот, переведенный на нефтяное топливо, был готов в 1914 г. к решению таких задач. Мы обязаны ему кораблями как на суше, так и на море.

* * *

Я возвращаюсь к лесу, в котором он часто бывал, и, стоя с сигарой и почти пустой пивной банкой, общаюсь в некоем оцепенении с тенями погибших. Но моему раздумью пришел конец. Бельгийский фермер увидел машину, припаркованную вблизи леса, и направился ко мне с видом человека, собирающегося прогнать непрошеного гостя со своей земли.

Я собирался было сказать ему о многих британских солдатах, принявших ужасную смерть, чтобы защитить право бельгийских фермеров на эти леса, но передумал. Я спросил его, слышал ли он об Уинстоне Черчилле. Фермер задумался и поинтересовался, воевал ли тот. Я ответил утвердительно.

«Нужно всегда уважать тех, кто сражался в войне», – сказал фермер. Что же, я выпью за это. Опустошив банку, я покидаю призрачный лес. Ни у кого другого во время Первой мировой войны не было такого сочетания достижений, чтобы одновременно рисковать жизнью на фронте и способствовать развитию совершенно новых направлений в большой стратегии конфликта. Как ему удавалось это?

Есть причина, по которой Черчилль упорно продвигал новые технологии, и они не остались какими-то наметками в блокноте конструктора. К настоящему времени я прочитал большое количество его докладных записок и заметок и поражен не только его бюрократической выносливостью, но и его феноменальным вниманием к деталям.

Из политиков своего поколения Черчилль был не только лучшим оратором, лучшим писателем, лучшим шутником, самым мужественным, самым решительным и самым оригинальным. Ключевым для фактора Черчилля можно считать также и то, что он был самым кропотливым политиком из всех, которых вы когда-либо видели.

В этом – существенная особенность его управления в напряженное военное время. Конечно, он мог бы не концентрироваться на деталях, занимаясь картиной в целом, сосредоточиваясь на крупных вехах в истории. Но биографа Роя Дженкинса постоянно приводил в изумление один из аспектов характера Черчилля – его работоспособность.

«Пойдемте, девушка, – говорит дворецкий Инчес, – вы ему нужны, и он не любит посылать дважды». Дворецкий указывает вверх по лестнице, а вы чувствуете, как бьется ваше сердце.

Давайте договоримся, что вам чуть за двадцать. Вы хорошенькая девушка из прилегающего к Лондону графства, в туфлях на низком каблуке, в юбке благоразумной длины и не слишком усердствуете с ювелирными изделиями или косметикой. Вы не учились в университете, но хорошо владеете стенографией и умеете печатать как вихрь.

Вы одна из нескольких дюжин его секретарей или литературных помощников, впрочем, среди них встречаются и мужчины. Но все они на протяжении нескольких десятилетий стояли дрожа у подножия этой лестницы. Вы получили место в окружении великого человека, скажем, в двадцатых или тридцатых годах, не важно, когда именно.

Большой дом из красного кирпича становится местом необычайного оживления всякий раз, когда там останавливается Черчилль. А рядом с домом, похоже, находится зоопарк, в котором не завершено строительство. Там есть свиньи, козы, собаки, кошки, утки-мандаринки, гуси, черные и белые лебеди. В прудах плавают гигантские декоративные золотые рыбки. Люди с лопатами заняты, судя по всему, возведением гидроэлектрического сооружения, на склоне холма виднеется несколько плотин.

Зайдя в дом, вы оказываетесь в первом акте «Женитьбы Фигаро». Кругом снуют люди: горничные, шоферы, лакеи, повара. Обходительные молодые мужчины с ученым видом несут вороха бумаг. Здесь же милый маленький ребенок с золотистыми волосами, по-видимому, младший в семье.

Теперь вам необходимо подняться наверх и проявить внимание к нуждам ума, который приводит в движение все вокруг, в его отсутствие жизнь замирает, словно по щелчку выключателя.

«Поспешите», – говорит Инчес, и вы торопитесь по лестнице, покрытой синим линолеумом, с угловыми резиновыми накладками, вы стучите в дверь, которая, как вам было сказано, ведет в кабинет. Откуда-то изнутри раздается приглушенный крик, и кажется, что кричит пленник из чулана.

Вы входите в большую комнату с высоким потолком, в ее конце чернеет пустой камин, а над ним висит довольно мрачное изображение Бленхеймского дворца. Вы видите конторку у одной стены и стол для письма сидя у другой, пол покрыт старым розоватым ковром. Чувствуется слабый запах сигары – но нет и следа Уинстона Черчилля.

«Сэр?» – трепещете вы.

«Я здесь!» – раздается возглас, и вы видите в углу маленькую дверь, за которой мог бы находиться сушильный шкаф или большой домашний бар. Вы проходите через нее. С трудом верится, что вы оказались в спальне одного из самых влиятельных людей Британии.