Реквием по мечте - Хьюберт Селби

Доктор Рейнолдс, стоявший у ее кровати, хмурился, чи­тая ее карту. Вы не хотите нам помогать, миссис Голдфарб. У него был пронзительный голос, и говорил он угрожаю­щим тоном, а Сара пыталась поднять руку и подняться са­ма и сказать этому доктору, что она не может двигаться, что ей кажется, она умирает, она очень боится, она смотрела на него умоляющими глазами, рот ее открывался, но из не­го выходили только бессвязные звуки, а он продолжал смотреть на нее: вы, наверное, думаете, что такое поведе­ние обеспечит вам привилегии, однако у нас нет времени на то, чтобы возиться с каждым по отдельности. Он резко захлопнул папку с ее каргой, развернулся и пошел прочь. Сунув карту медсестре, он распорядился начать курс элек­трошока на следующее утро. Сара безропотно подчини­лась. Находясь в полукоматозном состоянии, она надея­лась, что ее ведут куда-то, где с ней будут обращаться по­лучше, может быть, к тому молодому доктору, который был так внимателен и угостил ее чаем. Может быть, она встретит его там, уж он-то будет обращаться с ней хорошо. Она была привязана к креслу-коляске, и ее голова безвольно болталась, когда коляску толкали по коридору, закатывали в лифт, снова катили по коридору. Время от времени к ней на короткое время возвращалось сознание, и она вспоми­нала, что сегодня утром ничего не ела на завтрак, чувствуя себя почти счастливой, потому что ей не пришлось еще раз проходить через ужасную процедуру кормления. Это об­стоятельство заронило в нее надежду, что, возможно, она встретит там этого милого молодого доктора, а потом голо­ва снова падала ей на грудь, и чьи-то руки перекладывали ее на стол, и ее глаза снова что-то видели, но она ничего не узнавала и тряслась и дрожала от страха, когда рядом с ней появлялись и исчезали незнакомые лица, и еще там были лампы, и она не понимала, где она очутилась, хотя что-то подсказывало ей, что это плохое место, и это яркое ощу­щение пробивалось сквозь лекарственный туман, твердя ей, что необходимо убежать из этой комнаты, от этих лю­дей с бесформенными лицами, спрятанными за белыми масками, что это вопрос жизни и смерти, и она пыталась сопротивляться, но безуспешно, сильные руки растянули ее на столе и привязали, и она чувствовала, что ей стало трудно дышать, что ее сердце вот-вот разорвется, но вот что-то приладили к ее голове, вставили какую-то штуку между зубами, и люди разговаривали и смеялись, но их го­лоса искажались, превращаясь в невнятный шум, ей каза­лось, что над ней склонилось множество лиц, и она чувст­вовала, что ее глаза расширяются до предела, они смотре­ли на нее, разглядывали, и она слышала смех, а потом лица стали пропадать в дымке, и вдруг ее тело пронзила огнен­ная вспышка, и ей показалось, что ее глаза сейчас взорвут­ся в глазницах, и ее тело вспыхнуло, потом натянулось стрелой, и ей показалось, что оно сейчас разорвется на ку­сочки, и боль искрой пролетела сквозь ее голову, ударила в уши и виски, ее тело дергалось и прыгало, и каждая клетка в нем горела синим пламенем, а ее кости трещали в каких-то огромных тисках, и ток все более мощными волнами проходил через ее горящее тело, и оно изгибалось и изви­валось и билось о стол, и Сара чувствовала треск костей и запах своей горящей плоти, и она чувствовала, как острые крюки выдирают ее глаза из глазниц, а ей оставалось лишь выдерживать эту боль и вдыхать запах горящего мяса, и не было сил кричать, умолять, молиться, издавать звуки, даже умереть, прикованная к этой боли, и все ее существо вопило АААААААА-ААААААААААААААААА-АХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХ-ХХХХхххххххх-ххххххх...

По дороге к Большому Тиму стояло неловкое молчание. Тайрон обо всем договорился и думал только о героине, который будет у него в крови через несколько часов, и больше ни о чем не помышляя, поскольку не считал себя ответственным за происходившее. Мэрион немного нерв­ничала. В ее душе боролось множество эмоций, но они как следует поправились перед выходом, поэтому все было терпимо, все было возможно. Она знала, что сможет и сде­лает то, что нужно было сделать, никаких проблем. Она беспокоилась только о том, чтобы Большой Тим ее не ки­нул и дал обещанный героин. Чиерт, да не парься ты насчет этого. Большой Тим никогда никого не кидает. Он крутой, но правильный чувак. Мэрион кивнула, затягиваясь сига­ретой и думая о героине, который будет у нее в руках, ее собственный героин в ее руках, так что ей не нужно будет паниковать насчет утренних ломок.

Гарри сидел в углу, глядя то в окно, то на Мэрион, ду­мая, как именно он должен себя вести, как выглядеть, что говорить и каким тоном... и что он должен чувствовать. Черт, он чувствовал облегчение. Они смогут вмазаться, и им не придется шакалить на холоде, отмораживая задни­цы... однако что-то определенно было неправильно. Ему не нравилось, что Мэрион будет трахаться с этим чуваком. Да и хрен, тоже мне, какая беда. Он в любом случае не был первым. Если она продаст себя — Нет-нет, она ведь не ка­кая-нибудь шлюха. Она просто помогает достать лекарст­во. Да и что такого, если девчонка трахнется с чуваком? Это ее личное дело. Она свободный человек. Как и все мы. Может делать все, что захочет. На хер всю эту долбаную викторианскую мораль. Куча других телок трахается со своими боссами, это нормально. Они не считают это стремным. Бля! На хер! В жопу! В хлебало! Нужно сделать то, что нужно. И точка. Гарри протянул руку и стал погла­живать шею Мэрион — со мной все в порядке, — а если кто не врубается, это его проблемы, а не мои. Мэрион слегка повернула голову и искоса буквально на секунду взглянула на него, потом снова стала смотреть перед собой, на доро­гу. Она чувствовала руку Гарри и не знала, что ей следует сказать или сделать. Должна ли она чувствовать что-то к Гарри? Должна ли она жалеть его? Или себя? А может, она должна раскаиваться в чем-то??? У нее было смутное со­жаление, но оно не касалось этой поездки к Большому Ти­му. Она попыталась определить это чувство, но не смогла, и оно испарилось само по себе, а его место заняло нараста­ющее предвкушение и еще более сильное ощущение сек­ретности происходящего.

Они зашли в кофейню, Тайрон позвонил Большому Ти­му и, выйдя из телефонной будки, дал ей адрес. Это прямо за углом. Встретимся здесь. Если нас здесь не будет, просто подожди. Она кивнула, повернулась и пошла на негнущих­ся ногах прочь. Гарри смотрел, как она уходит, думая, сто­ило ли ему поцеловать ее на прощание. Они допили кофе, и Тайрон предложил сходить в кино. В паре кварталов от­сюда есть кинотеатр. Думаешь, нам придется ждать так долго? Тайрон просто посмотрел на него. Гарри пожал пле­чами, и они пошли.

Мэрион вышла к большому многоквартирному дому, глядя прямо перед собой, держа спину неестественно пря­мо. Нажав кнопку и услышав тонкий писк, она толкнула наружную дверь и оказалась перед дверью внутренней, не зная, что стоит под прицелом камеры видеонаблюдения. Снова раздался писк сигнализации, дверь открылась, она вошла в лифт и поехала на двадцать второй этаж. Большой Тим, сияя улыбкой от уха до уха, открыл ей дверь и шагнул в сторону, чтобы впустить ее. Ему пришлось отойти в сто­рону, потому что Большой Тим был большим в прямом смысле этого слова. Примерно шесть футов шесть дюй­мов, широкий, огромный, большой... Большими были его тело, его улыбка, его смех и даже его квартира. Гостиная была огромной, и бесконечные раздвижные двери вели к балкону, откуда открывался шикарный вид на Централь­ный парк. Он взял ее пальто и предложил ей сесть, указав на большой диван. Звучала старая запись Колт-рейна, и он двигался в такт музыке, направляясь к бару и наливая в стакан бурбон. Будешь что-нибудь? Мэрион отрица­тельно покачала головой: ничего. А, так ты упертая нар­команка, значит? Мэрион этот вопрос сбил с толку. Она не считала себя наркоманкой. Она покачала головой, же­лая выиграть немного времени, хотя и не понимая зачем. В конце концов она попросила налить шартреза. Желто­го или зеленого? И снова она была удивлена, пробормо­тав: желтого, пытаясь быстренько смахнуть ступор после серии сюрпризов. Постепенно она стала осваиваться с об­становкой, и то, что она видела, было диаметрально про­тивоположным ее ожиданиям, хотя она вроде бы не ожи­дала ничего конкретного. Она посмотрела через плечо на простирающееся небо и горизонт, потом оглядела комна­ту. Большой Тим принес стаканы и бутылки, поставив их на стол, потом открыл стол и достал трубку, сунув в ча­шечку хороший кусок гашиша. Раскурив, он сделал глубо­кую затяжку и передал ее Мэрион. Она машинально взяла ее и, сделав несколько напасов, вернула ее Тиму. Они пе­редавали ее друг другу, пока не докурили, и Тим перевер­нул ее над пепельницей, вытряхивая остатки. Как тебя зо­вут? Мэрион. Его смех был глубоким и громким и счаст­ливым... таким счастливым и расслабляющим. Маленькая Мэри, я твой братик Джон. Мэрион попивала вино, кури­ла сигарету и чувствовала, как смесь алкоголя, гашиша и героина прогоняют все ее страхи. Она допила вино и, ког­да Тим заново наполнил ее бокал, откинулась на спинку дивана и закрыла глаза, чувствуя накатывающую на нее теплую волну. Ее мысли устаканились, и она улыбнулась, подумав, что бы сказали ее родные, узнав, что она делает это со schvartzer'ом. Что смешного? Мэрион покачала го­ловой, хихикнув: ничего. Семейная шутка. Ты офигенная телочка, зачем тебе нужен героин? И снова Мэрион уди­вилась, что ее причисляют к наркоманам, и она покачала головой, затягиваясь сигаретой в попытке выиграть не­много времени. Мне просто нравится иногда расслабить­ся. Чиерт, никогда не поверю, что ты сидишь здесь, со мной, только потому, что тебе нравится иногда рассла­биться, не-ааа. Мэрион пожала плечами и сделала глоток из своего бокала, она хотела что-то сказать, но вместо это­го просто пила вино. Да ладно, мне-то по херу. Мне глав­ное не начать самому употреблять свой товар. Я его даже не нюхал ни разу, и не собираюсь, не-ааа. Он налил себе выпить: покурить, выпить — вот это для меня. Он снова набил трубку гашишем и раскурил ее, потом сделал глубо­кую затяжку и передал трубку Мэрион: мне просто нра­вится курнуть, расслабиться и кайфовать под моего чува­ка Трейна, бля, как жаль, что этого козла нет в живых. Уж он-то знал, как нужно дуть. Он налил себе и Мэрион, взял протянутую ему трубку, сделал несколько затяжек и вер­нул ей трубку, говоря придушенным от дыма голосом: по­торопись, детка, остатки сладки, Мэрион вытряхнула пе­пел, выпила еще немного шартреза, и Тим обнял ее одной рукой, подвинув поближе к себе. Закинув ноги на стол, он вытянулся, а Мэрион с ногами устроилась на диване. Тебе нравится мой чувак Трейн? Мэрион кивнула: у меня есть все его диски. Все старые записи квинтета Майлза, Монк, все. Да ты че! Мне нравятся девчонки, врубающиеся в му­зыку. Знаешь, большинство шлюх ни хера в этом не пони­мают. Бабцам это просто не доступно. Может, и так. А вот большинство братьев знает толк в музыке. Реально вруба­ются. Он сделал еще один глоток, облизнул губы, при­крыл глаза и откинулся назад, слушая музыку. Мэрион за­крыла глаза и прильнула к его груди, чувствуя тяжесть и мощь огромной руки, обхватившей ее, и двигая пальцами ног в такт музыке. Она совсем размякла от шартреза и га­шиша. Ей было хорошо. Тепло. Трейн только что закончил свое соло, в игру вступил пианист, и Мэрион пробормота­ла мягко: гм-м. Тим открыл глаза и, улыбаясь, посмотрел на нее. Знаешь, что мне нравится в белых телках? Они хо­рошо сосут. Черные девочки... — Мэрион почувствовала, как в ней что-то шевельнулось, ее глаза широко раскры­лись, но она не могла пошевелиться. Огромная рука Тима ласкала ее грудь, — да, понятия не имеют, как надо брать в рот. Не знаю почему. Наверное, это как-то связано с древними племенными обычаями. Мэрион услышала его смех и почему-то подумала о Санта- Клаусе — правда, его смех и голос словно вышли из рекламы со старым весель­чаком. Он обнял ее обеими руками, прижал к себе и поце­ловал. Ее тело, казалось, потерялось в его объятиях. Она обняла его за шею, впившись ему в губы и прижимаясь к нему всем телом. Спустя минуту он слегка отстранился: лучше прибереги немножко энергии для настоящей работенки. Услышав его смех, она улыбнулась. Ее руки мед­ленно соскользнули с его шеи, и она опустилась на его живот. Слегка подвинув ее голову, он вытащил свой член. Реакция Мэрион была заторможена алкоголем, героином и гашишем, поэтому она просто смотрела на него, однако в глубине души была сбита с толку, чувствуя, что должна что-то сказать или сделать, а не просто пялиться. Внутри нее шла страшная борьба. Она прекрасно знала, что ей предстояло сделать, но внезапно все ее естество взбунто­валось против бесстыжей реальности происходящего. Внутри нее все дрожало. Я знаю, он у меня красавчик, дет­ка, но я его не на просушку вытащил. Он слегка подтолк­нул ее. Мэрион подчинилась, взяв член правой рукой и начиная целовать его, лаская губами, и тут внезапно поня­ла, что ее сейчас стошнит. Она выпрямилась, зажимая ру­кой рот. Тим посмотрел на нее, засмеялся и указал рукой на дверь: давай туда, — хохоча, как Санта. Проблевав-шись, Мэрион вымыла лицо холодной водой, потом села на край ванны, дрожа от страха. На секунду она остолбе­нела от ужаса и паники. Она глубоко вздохнула и закрыла глаза. Тошнота прошла, хотя пот тек с нее градом и она дрожала. Что он сделает? Она должна получить этот геро­ин. Она снова глубоко вздохнула. Плеснула в лицо холод­ной водой, промокнула его насухо и постаралась привести в порядок прическу. Она чуть ли не молилась, чтобы он не разозлился. Господи, пожалуйста, пусть он на меня не злится. Теперь все в ажуре. Все как всегда. Как всегда. Она вернулась в гостиную, изо всех сил стараясь улыбаться. Наверное, это шартрез. Он засмеялся. Теперь все в поряд­ке, — ее улыбка превратилась в нетерпеливую усмешку. Он расставил пошире ноги, она склонилась перед ним на колени и, закрыв глаза, стащила с него штаны и, лаская его задницу, отсасывала ему со всем энтузиазмом, вызван­ным мыслью о героине, время от времени поднимая на него глаза и улыбаясь. Большой Тим откинулся назад, от­пил из бокала и засмеялся: Мэри нашла своего ягненка...