Дюма - Максим Чертанов

К концу сентября был завершен «Калигула». Со своим великолепным театральным (или кинематографическим) чутьем Дюма начал не с императоров, а сначала показал зрителям жизнь маленьких людей — «да они такие же, как мы!» — улочки, магазины, парикмахерские, светская болтовня — и тут же юноша в ванне вскрывает вены, чтобы избежать ареста за политику. Комитет Французского театра принял пьесу единогласно, цензура, как ни странно, не увидела намеков, 15 ноября начались репетиции. Декорации требовались роскошные, театр выделил 30 тысяч франков — огромные деньги. Ида получила роль Стеллы и контракт на полгода. Были проблемы из-за трактовки Мессалины, из-за спецэффектов: Дюма хотел, чтобы колесницу Калигулы везли четыре настоящие лошади, театр отказал — самим нечего есть. Дюма пригрозил иском, и шантаж частично удался: в колесницу впрягут девушек, это еще эффектнее. Сам он уже писал примерно на том же материале (Тацит, Светоний, Плиний Старший) роман о другом тиране и безумце, Нероне, — «Актея». Когда он занимался Столетней войной, то неизменно, быть может бессознательно, подражал Скотту, но в античности это было неуместно, и роман получился куда живее, с великолепным динамичным сюжетом. Актея — гречанка, Нерон приехал в Грецию под видом певца, милый молодой человек, влюбил ее в себя и увез в Рим (история частично основана на реальных событиях: была гречанка Актея, вероятно первая любовница Нерона, он хотел на ней жениться, она пережила его ненадолго, о ее характере ничего не известно), где она обнаруживает, что он жесток и развратен. Агриппина, мать Нерона, окончательно раскрыла ей глаза на сына, но любовь это не убило — Дюма хорошо понимал женскую психологию.

«— Значит, ты хочешь навсегда расстаться с императором?

— Ах, матушка! Если бы я меньше его любила, то смогла бы остаться с ним. Но посуди сама, могу ли я спокойно видеть, как он дарит другим женщинам ту любовь, что дарил мне, — то есть я думала, что он мне ее дарит… Нет, это невозможно вынести: нельзя отдать все и получить взамен так мало. Живя среди всех этих пропащих, я пропала бы сама. Рядом с этими женщинами превратилась бы в то, чем давно стали эти женщины. И прятала бы за поясом кинжал, и носила бы в перстне яд, чтобы однажды…»

Актея убежала, встретила апостола Павла (у Дюма это просто добрый старичок) и обратилась в христианство. Нерон тем временем убил мать: «Выражение радости на его лице сменилось другим, странным выражением: глаза, устремленные на руки, прижимавшие его к сердцу, на грудь, вскормившую его, загорелись тайным желанием. Он протянул руку к наброшенному на тело матери покрывалу и медленно поднял его, полностью открыв обнаженный труп. И тогда, обшарив его бесстыдным взглядом, с гадким, нечестивым сожалением в голосе он сказал:

— А знаешь, Спор, я не думал, что она была так красива».

Это не выдумка Дюма — он ведь не умел выдумывать, — так изложено в «Анналах» Тацита. Не выдуман и собеседник Нерона, юноша Спор, из-за которого, собственно, и ушла Актея, не в силах выносить измену с мужчиной. Нерон на этом Споре женился, сжег Рим, бежал от взбунтовавшейся толпы. Спор хотел выдать Нерона, но тот умолил одного из сопровождающих его, Нерона, убить. Спор мстительно возрадовался, но тоже убил себя: без Нерона его жизнь пуста. Актея потихоньку пришла похоронить Нерона и помолиться за него: никто не смог его морально победить, даже добродетельная девушка. Необычный, странный роман, для того времени очень смелый, полный мрачного эротизма: инцест, садомазохизм, двуполость, реки крови. Впервые он был опубликован под названием «История великого певца» в «Парижском музыкальном обозрении» осенью 1837 года, потом как «Ночь Нерона» в «Прессе» с 14 апреля 1838-го, первая книжная публикация — «Актея из Коринфа» в 1839 году в издательстве «Дюмон», переиздавался много раз и вдохновил Сенкевича на «Камо грядеши».

В октябре 1837 года Луи Филипп разогнал парламент, ибо тот, по его мнению, недостаточно горячо поддерживал правительство, но просчитался, на выборах ни одна партия не одержала победы, можно было предсказать, что и эту палату распустят. А Дюма решил заняться авторским правом. Он ведь был теперь солидный человек, в мыслях видел себя депутатом и министром и был обязан думать, как обустроить Францию — если не всю, то хотя бы ее культурную жизнь.

Франция — первая страна, провозгласившая авторское право (в революцию) и принявшая соответствующие законы в 1791 и 1793 годах (она же стояла у истоков международного механизма охраны авторских прав в XX веке). Наполеон эти законы усовершенствовал, установив срок действия копирайта в течение жизни автора и его наследование (на 10–20 лет). Но на практике авторские права нарушались постоянно. В 1829 году был создан Союз драматургов и композиторов, писатели отстали, первым забил тревогу Бальзак, к нему присоединился Луи Денуайе, редактор «Века», Гюго и Дюма откликнулись, и 10 декабря 1837 года 54 писателя собрались у Денуайе и учредили первый в мире Союз писателей с двумя функциями: защита интересов членов общества (от подделок и краж) и помощь нуждающимся литераторам. Предполагалось, что авторы пожизненно передают союзу права на свои произведения, а союз сам заключает договоры с издателями — грандиознейшая затея. Что из нее выйдет?

26 декабря прошла премьера «Калигулы». Билеты бронировали за два месяца, нагнали полиции в ожидании давки, и давка была. Король не пришел, но был Фердинанд с женой. Ужас! Не совсем провал, но критики осмеяли жестоко, даже приятель Жюль Жанен и Дельфина Жирарден, всегда за Дюма заступавшаяся. Виноват-то больше был не автор, а постановщики: неудачный выбор актеров, толстая распутная Ида в роли Стеллы (провал, поставивший крест на ее карьере). Но должны же все когда-то понять, что пьеса хороша, признать, что Александр Дюма — это солидно и всерьез?!

Он был уверен, что «Калигулу» оценят, ждал больших денег, не дотерпел — снял две квартиры на улице Риволи, 22, роскошный дом с балконами напротив Тюильри, Иду поселил на первом этаже, сам, как обычно, на четвертом; никакого общего хозяйства, привычки холостяцкие. Его окна находились напротив окон Фердинанда Орлеанского. В книге «Мертвые уходят быстро» (1861) он рассказывал, как они свистом вызывали друг друга, словно мальчишки, но друг был уже наследным принцем: «Если он был занят, он меня отсылал, если мне хотелось говорить о политике, он отмалчивался…» Мать тоже перевез поближе — на улицу Фобур-дю-Руль, 48. Сыну 14 лет — наконец озаботился его делами. Пансион Сен-Виктор стал пользоваться плохой славой — уж очень высокие оценки там всем ставили, а потом поступить куда-либо с этими оценками не получалось, — отдали мальчишку в пансион Эно, откуда все поступали в престижнейший коллеж Бурбонов. Там проблем у него не было, он «устал грустить и болеть», занялся спортом и пустился в развлечения; с Идой он теперь почти не контактировал и с отцом примирился.

Последняя постановка «Калигулы» прошла при полупустом зале 16 февраля 1838 года. В «Одеоне» 28 января возобновили «Анжелу» — провал. В Союз писателей вступили 85 человек, но замысел провалился: писатели не хотели отдавать права союзу, надеясь в одиночку выбить лучшие условия, и союз превратился в арбитраж, рассматривавший конфликты авторов между собой. Все плохо, все не так. Драматург Ипполит Роман попросил помочь с пьесой «Мещанин из Гента» о восстании пивоваров в 1568 году. Премьера в «Одеоне» 21 мая 1838 года — неудачно, Дюма такие работы никогда не подписывал (только брал деньги), но все равно все знали, что он опять потерпел неудачу. Пьесу «Поль Джонс» никто не хотел ставить, Денуайе предложил сделать из нее роман и печатать в «Веке», чтобы утереть нос Жирардену. Дюма написал (при участии художника Доза) «бразильское мыло»: сын не знает, чей он сын, мать скрывает, что она мать, два бесцветно-благородных героя, бесцветная девица, влюбленным мешает соединиться злодей, помогает благородный друг, «хеппи-энд». Удачные находки были — много страдавший незнакомец, вершащий чужие судьбы (эскиз графа Монте-Кристо), зловещая старая маркиза — но в общем, конечно, чушь. А публика взвыла от восторга: роман, печатавшийся с 30 мая по 23 июня, принес «Веку» пять тысяч новых подписчиков. Почему? Только потому, что публика любит чушь?