Эскимо с Хоккайдо - Айзек Адамсон

Суда покачал головой, ухмылка напрочь исчезла с его лица. Оно как-то странно дергалось, распадалось, словно что-то нарушилось в самой его душе.

— Нет? — переспросил Кидзугути. — А я-то им все про тебя рассказал. Какой крепкий парень скрывается под слоями грима. Ты же не хочешь, чтобы друзья приняли меня за вруна, а?

Комната затихла, можно было расслышать позвякивание льда в бокалах и нервозные щелчки горящего табака. Каждый притворялся, будто не обращает внимания на сцену у двери, но все почему-то вдруг замолчали. Никто не шевелился. Все застыло, точно на фотографии, лишь сигаретный дым лениво струился к потолку.

— Я свои приемы на ринге показываю, — вымучил наконец Суда.

Кидзугути хлопнул в ладоши и улыбнулся своим приятелям из Осаки. Улыбок в ответ не последовало.

— Тем лучше для тебя, — сказал он Суде. — Не обращай на меня внимания. Я веселюсь. Ёси бы хотел, чтобы сегодня все веселились, не правда ли?

Суда кивнул. Кидзугути переключился на меня.

— Вы побольше говорите с этим парнем, — сказал он, кивком указывая на Суду. — От него вы все, что нужно, узнаете про «Святую стрелу». Понимаете, Суда — человек верный. Вот за что мы его любим. Вот почему ему всегда обеспечено место в семействе «Сэппуку». Потому что мы знаем: ничего неподобающего он не сделает. Он не захочет повредить репутации Ёси. Суда разделяет видение «Сэппуку». Я прав, Суда?

— Прав, — пробормотал Суда.

— Ты прав, что я прав, — подхватил Кидзугути. — Но я так зашел, повидаться. Передавай всем привет. Присмотри, чтоб прошло гладко. Неподготовленные выступления, бывает, срываются. Надеюсь, в ближайшее время нам больше не придется проводить мемориальные концерты.

Он проложил себе путь к двери между Аки и Маки. Оба якудза из Осаки последовали за ним. Аки и Маки готовы были наброситься на противника, но сумели обуздать свои инстинкты. Едва Кидзугути со свитой удалился, комната ожила. Не успел я спросить Суду, что бы все это значило, как он наклонился и схватил банку пива с ближайшего столика. Вскрыл банку и одним глотком осушил наполовину.

Ад разразился, как только мы вышли из-за кулис. Девчонки на дешевых местах визжали и гремели бусами, волны возбуждения прокатывались по толпе, по всему залу. Парни тоже запрыгали, пытаясь получше нас разглядеть. Ребятишки толкались и вытягивали шеи, высматривая Суду, а группа, выступавшая в тот момент, удостаивалась не большего внимания, чем педсовет.

Охранники загнали нас по металлической винтовой лестнице в отгороженный канатом угол балкона. На случай, если бархатных канатов будет мало, вокруг лицом к толпе расставили полтора десятка парней в одинаковых черных футболках — руки скрещены на груди, на головах наушники. Из трех столов два захватили кикбоксеры, которых я видел в спортзале, и их подружки. Ребята из ПКИ-2 постарались придать себе вид рок-н-ролыциков, но в таком прикиде — отглаженных джинсах и рубашках поло — они больше смахивали на торчков 1985 года издания. Девицы на своих парней почти не смотрели, так и ели Суду глазами сквозь облачка сигаретного дыма от «Дьюк тонкие». Когда я проходил, красотки и на меня тоже поглядели с интересом, убедились, что я — никто, даже не Рикки Мартин, и вернулись к созерцанию Суды.

Когда мы подошли к третьему столику, возле балконного ограждения возник тюфяк в черничном пуловере, потрясучий, руки ходуном ходят.

— Эй, Суда, приятель! Что такое, братец? Уж я-то должен быть в списке! — Каждое слово сопровождалось гримасой нервного тика.

— Это еще кто? — спросил Суда Маки.

Аки со своей стороны зашептал ему на ухо.

— Извини, чел, — простонал Суда. — Садись.

Парень чуть качнул головой, как будто его дерьмовая улыбка нарушила равновесие организма, но ухитрился сесть.

Словно в честь Суды под нами заиграли мелодию «Святой стрелы». Такой номер — перышко-и-наковальня — когда гитары легкими отзвуками сопровождают куплеты и вдруг обрушиваются на слушателя сокрушительной какофонией. Старая формула, но и хайку — не новость, если уж на то пошло.

Я занял свободное место слева от Суды. Малый в пуловере — он сидел справа — слегка надулся при мысли, что ему придется Суду с кем-то делить, так что я решил из вежливости представиться. Представился — и мгновенно понял, что приятельствовать нам не суждено.

— Я тоже пишу, — заявил тюфяк. — Эссе для гитарного журнала.

— Для «Мощного аккорда Японии»?

— На хер! — отрезал он. — Мое перо пляшет рок в ритме «Горячей струны Ниппона». — Глазки его заплясали — похоже, оборот «мое перо пляшет рок» казался ему донельзя умным. Он сделал перерыв и перестал на минутку восхищаться тонкостью своего ума, пока доставал курево из кармана. Предложил мне, а когда я отказался, преисполнился подозрения: что, мол, это за журналист!

Песня закончилась, гитарист тоже взял тайм-аут, попил водички из бутылки. Сделал два глотка и бросил пластиковую бутылку в толпу. Парень был вылитый Ёси, вплоть до тонко очерченных скул и больших поэтичных глаз. Со второго взгляда я разобрал, что и наряд его — точная копия облачения Ёси на весьма скандальном фото, когда он позировал у входа в «Диетический супермаркет» с компанией умственно отсталых детей, одетых самураями.

— Смотри, чел! — сказал мне Суда. — А вон я.

Он ткнул пальцем в басиста с веером рыжих и светлых волос, в точности как у Суды, в знаменитой футболке с надписью «Мамочка» под широким складчатым плащом, из которого Мерчант и Айвори[114]сделали бы целое кино.

— Что за ребята? — спросил я.

— «Темная сущность», — откликнулся писака из гитарного журнала.

Даже мне это имя было знакомо. Название, позаимствованное из коммерческой песни «Святой стрелы», рекламировавшей духи «Ноктюрн». В японском шоу-бизнесе радио — не подспорье. Чтобы прославиться, нужно пропихнуть свою песню в рекламу или написать музыку к известному телешоу. Реклама «Темной сущности» сыграла на руку «Святой стреле», хотя вообще-то «Ноктюрн» — вонючка.

— «Темная сущность» — один из двух или трех лучших подражателей «Святой стрелы», — пояснил Суда. — Как-то раз мы выпустили их на бис на празднике Фудзи, и никто не заметил разницу. Мы держали их в резерве, на случай, если Ёси переберет дури и не сможет выступить. Их, и еще «Надежду инферно».

— Вы их сами готовили? — поинтересовался эссеист.

— Черт, да они играют наши песни лучше нас. Я говорил басисту: чтобы все выглядело по правде, нужно больше ошибаться. Сбиваться с такта, когда связку заканчиваете и все такое.

Суда снова засмеялся и все снова засмеялись вместе с ним.

— Как «Ёси» принял смерть Ёси? — спросил я.

— Никак, — ответил Суда. — Мы сегодня поболтали за кулисами. Он сказал, поскольку он поет песни Ёси, то может проникнуть в его сознание. Ёси вовсе не умер. Он где-то затаился и ждет, чтобы музыка достигла его высот, и тогда он вернется и поведет нас всех в рок-утопию. Что-то в этом роде.