Из жизни авантюриста. Эмиссар (сборник) - Юзеф Игнаций Крашевский

Весть о прибытии Мурминского и новой его судьбе вскоре разошлась по городу, профессор, который хорошо знал людей, не преминул поверять на ухо всем, что тот получил значительный легат и теперь человек очень богатый… Ничто так не приобретает сердец, как подобная новость, ничего больше не отталкивает, чем одно подозрение, что кто-то в положении, могущем требовать помощь. Старые друзья и знакомые, которые никогда Мурминского не искали, теперь льнули к нему и возобновляли давние отношения – предлагали услуги. Какой-то звериный нечестивый инстинкт отталкивает человека от недоли и страдания.

В течении нескольких дней президента не было.

Не возвращался. Мурминский занял себе в каменице Куделки прежний покоик на третьем этаже и жил тихо и скромно, не уверенный ещё, что предпримет. Всё зависело от решения президента и его поведения. Из всего, однако, заключая, можно было ожидать резкого выступления и процесса.

Но несколько дней прошло в тишине – как перед бурей.

О возвращении президента ещё в городе не знали, когда однажды утром, в ранний час, служащий проинформировал докторову, что он просит с ней удивиться и поговорить. Докторова была так ещё разгневана и обижена, что вовсе его знать не хотела, подумала, однако, что он может прибыть с желанием соглашения или удовлетворения дела – и велела просить.

Вся бледная и дрожащая она приняла его на пороге салона.

– Я не ожидала вас у меня увидеть, – сказала она, – и удивлена вашей отвагой.

Гость вошёл молчаливый и бледный, здороваясь с ней лёгким кивком головы, огляделся осторожно за собой, и, никого не видя, начал вполголоса:

– Кузинка, вы слишком добрая христианка, чтобы не простили меня, если вас обидел. Есть минуты в жизни, когда человек не владеет собой. Я мог ошибиться, но когда чувствую вину, охотно её исправляю.

Весьма удивлённая хозяйка не умела на это ответить.

– Вы, пани, – наша родственница, имеете к семье некоторые обязанности и мы их также к ней не отрицаем. Всё-таки ту неприятную, горькую, унижающую память моей матери историю я бы хотел окончить согласием и без кривды для кого-нибудь. Я тут узнал, что появился пан Теодор… хочу… хочу с ним удивиться, поговорить, если нужно, попросить прощения. Делаю шаги с вашей стороны к согласию. Откажете мне, пани, в посредничестве?

– Нет, – отвечала докторова, изучающе глядя ему в глаза, – но за результат ручаться не могу.

– Если, пани, захотите – сможете это, – сказал президент. – Что думаете о том, если мы сошлись бы в нейтральном месте и поговорили.

– Да, это вещь очень простая, – отозвалась хозяйка, – не отказываюсь, но простите меня, президент, после последнего вашего появления у меня вы не должны удивляться, что мы должны быть осторожны.

На лице прибывшего показался и исчез румянец гнева и нетерпения.

– Смилуйся, пани, – воскликнул он, – всё-таки ему ничего не грозит – жизни его не лишу, в бумагах своих я не нуждаюсь. Желаю согласия, может оно и для него быть полезным.

– Когда же хотите с ним увидеться?

– Как можно скорее, – отозвался президент, – хочу как можно скорей уладить лежащие между нами обстоятельства, если они дадутся. Вы видите меня, пани, успокоенным и смирившимся.

– Может ли кто присутствовать при встрече? – спросила доктрова.

– Зачем? – отпарировал президент иронично. – Я бы его больше, чем он меня, должен бояться. – Что ему грозит? На что нам свидетели?

Он ходил, не кладя шляпы, по покою – остановился и поглядел на хозяйку.

– Стало быть, я могу надеяться? – добавил он.

– Сделаю, что могу, и дам вам знать.

Прибывший вежливо поклонился.

– Я бы просил, чтобы это произошло как можно скорее.

Послушная этой просьбе докторова тут же по уходу президента послала посыльного, торопя Теодора с прибытием… Через час он был уже у неё.

– У меня есть, не знаю, хорошая ли для вас, или плохая для объявления, но всегда интересная новость.

– Что же это может быть? – спокойно сказал Теодор.

– Часом ранее был у меня президент, – добавила она, – президент, который никогда в жизни не должен был переступать порог этого дома. Он желает – согласия, желает тут, у меня, сойтись с тобой и поговорить. Сам первый делает шаг к примирению.

Мурминский слушал сначала удивлённый, недоверчивый, потом рассмеялся.

– Он! Со мной! Желает согласия! – воскликнул он. – Это дивно звучит в моих ушах. Было бы это доказательство, что сам чувствует, что меня не победит. Но кто знает человека, эта вещь непонятна. Не понимаю, – добросил он, – не пойму. Это, пожалуй, должно быть предательством.

– Но каким же образом?

– Не понимаю, и опасаюсь…

– Чего тебе его бояться?

Теодор задумался.

– Сверх всяких слов отвратительным будет для меня встреча с человеком, который сделал мне столько зла, в котором чувствую неприятеля – который измениться для меня не может.

– Согласия никогда отталкивать не годится!

– Мы должны будем видеться при свидетелях?

– Нет – одни.

– Когда? – спросил Мурминский.

– Как можно скорее.

Теодор задумался.

– Хорошо, – сказал он, – посылай, пани, за ним, я готов, зачем нам откладывать? Пусть придёт.

Докторова немного удивилась внезапному решению.

– Не хочешь подумать? Рассудить?

– Нет, предпочитаю сбросить это с себя немедленно, я убеждён, что это ни к чему не приведёт…

Говоря это, Мурминский бросился на кресло, заломил руки и остался неподвижным.

– Отложим это до завтра, – шепнула, касаясь его руки, докторова. – Не нужно показывать излишнюю поспешность, есть время подумать, как с ним обходиться.

– Как мне диктует чувство, – отпарировал Мурминский, – но если, пани, хочешь до завтра… Соглашусь.

Решили тогда встретиться завтра в двенадцать часов.

Мурминский с этой дивной новостью поспешил к Куделке, который не знал, что думать.

– Ба! – сказал он через минуту. – Это только значит, что рассчитали всякие вероятности – и предпочитают убить дело, не делая огласки. Ты должен быть бдительным, они люди ловкие, а в выборе средств неразборчивые…

Этого вечера приехала в город панна Тола; выйдя из кареты, она направилась прямо к докторовой. От неё она узнала о большой новости. Вместо радости она произвела на неё какое-то болезненное впечатление – сердце сжалось…

– Боюсь, – сказала она потихоньку.

– Но чего бы худшего для него мы могли бы опасаться?

– Не знаю, боюсь от них всего…

Докторова, смеясь, пожала плечами.

Тола гостила у подруги с час.

– Сегодня, – отозвалась она, уходя, – не прошу тебя к себе, но завтра, когда свершится эта страшная встреча… позволь мне или прибежать к тебе, или прийти ко мне…

Весь вечер Мурминский провёл в своей комнатке с сигарой в зубах в каких-то неопределённых думах.

На городских часах било двенадцать, когда президент входил на лестницу дома докторовой, Мурминского не было ещё. Эта поспешность доказывала, как очень желал, чтобы свидание пришло к результату.

Докторова его приняла снова в прихожей…

– Идите в кабинет за салоном, – сказала она, приветствуя его издалека. – Дверь будет открыта, а выхода из него никакого нет, поэтому подслушанными быть не можете, и будете полностью свободными. Идите, я тут останусь.

Ничего не говоря, президент, очень бледный, но убранный великой серьёзностью, немедля пошёл в