Война за пряности. Жизнь и деяния Афонсу Албукерки, рыцаря Ордена Сантьягу - Вольфганг Акунов

То, что камбейский гонец вручил послание дому Афонсу Албукерки, вызвало яростный протест длиннозубого дома Лемуша. Он в бешенстве заявил, что Камбей входит в его сферу ответственности, и потому камбейского гонца следовало бы перенаправить к нему, Лемушу. На это гонец возразил, что его государь направил его с письмом именно к португальскому губернатору Индии, и ни к кому иному.

В начале осени в Индию прибыл из далекой Португалии очередной «перечный флот». Однако надежда Албукерки на участие этого флота в его операции по возвращению Гоа не оправдались. Командующий флотом, Диогу Секейра, счел, что ему не хватит времени на то, чтобы сначала принять участие во взятии штурмом Гоа, затем возвратиться в Кочин, принять на борт груз, и, наконец, до наступления января отправиться обратно в метрополию. «А вдруг нам придется задержаться под Гоа? Что тогда будет с перцем?»

Тем не менее, губернатор оказался избавлен от дома Дуарти ди Лемуша. Секейра привез Лемушу приказ короля об его отзыве в Португалию. Лемуш, мысленно уже воображавший себя преемником Албукерки на посту губернатора Индии, раздраженный и разгневанный сильнее, чем когда бы то ни было прежде, использовал каждую минуту своего близившегося к концу пребывания в Индии для того, чтобы портить жизнь и настроение всем, кому только мог. Не случайно все хронисты упоминают «сварливый характер» и «невыносимый темперамент» зубастого «морского волка».

Вскоре обстановка стала, однако, несколько менее напряженной. Если верить самым последним новостям, у султана Египта возникли сложности с сирийскими Дамаском и Алеппо (о событиях в которых и вокруг которых нам в последнее время так часто сообщают новостные сводки мировых средств массовой информации), так что флот потребовался ему на Средиземном море. Узнав об этом, Вашкунселуш пожелал продолжить свое прерванное, чтобы помочь дому Афонсу достойно встретить морскую экспедицию египтян, плавание к берегам Малакки. «Не могу же я из-за Гоа рисковать моими кораблями и ценными товарами, часть из которых принадлежит королю, а часть — королеве! И потом — если меня вдруг убьют под Гоа, кто после моей гибели возглавит экспедицию в Малакку? Ведь на подобный случай Его Величество король не дал никаких инструкций!»

Донельзя утомленный этими бесконечными спорами и препирательствами, Албукерки не допускающим никаких возражений тоном заявил: «Назначаю Вам время для плавания в Малакку — апрель месяц. До его наступления я использую Вашу эскадру на королевской службе под мою полную личную ответственность! Обязуюсь возместить из моих собственных средств королю, королеве и купцам все могущие возникнуть убытки, а если Вас убьют» — добавил он не без сарказма — «наверняка найдется другой Диогу Вашкунселуш!»

На борту кораблей объединенного флота, наконец-то вышедшего в море, находились в общей сложности тысяча шестьсот восемьдесят португальцев, не считая многочисленных солдат туземных вспомогательных частей. Но и Гоа готовился к предстоящей кровавой схватке. Всеведущий Тиможа сообщил губернатору, что город обороняет хорошо обученный и вооруженный гарнизон из, по меньшей мере восьми тысяч «турок» (скорее всего — не османов, а представителей других, не менее воинственных, тюркских племен, служивших со времен Арабского халифата в армиях многих государств Востока) — профессиональных солдат, в изобилии снабженных боеприпасами и провиантом, а на городских верфях достраивается множество кораблей, почти готовых к спуску на воду.

Хотя известия, полученные от Тиможи, заставили Албукерки крепко призадуматься, он не подал и виду, заявив со смехом: «Мои люди без труда справятся и с двумя такими городами, как Гоа!» Между тем, наличие в составе городского гарнизона такого количества опытных в ратном деле «турецких» воинов, врагов упорных и опасных, заронило в его душу немалые опасения (в то время, как туземцев он особенно не опасался).

Под стенами Гоа дом Афонсу посвятил первые два дня рекогносцировке, стремясь составить себе как можно более полное представление об умело построенных неприятельских укреплениях и расстановке вражеских пушек. Картина была весьма внушительной. Вдоль всего берега, то есть, за пределами города, тянулась непрерывная полоса земляных валов и деревянных баррикад. Портовая цитадель казалась прямо-таки нашпигованной бомбардами. Впоследствии Пьетро Строцци, молодой итальянский негоциант, находившийся на борту корабля Вашкунселуша, писал своему «уважаемому отцу» в родную Флоренцию, что насчитал «в одной только цитадели двести пушек».

Прямо скажем, было делом крайне непростым атаковать, передвигаясь по открытой местности, засевшего за мощными укреплениями противника обладавшего значительным (по меньшей мере — восьмикратным, если принимать в расчет только «турок») численным превосходством. Особенно — с учетом того, что неудача штурма неминуемо означала бы утрату — в глазах не только Индии, но и всех восточных государств — престижа Португалии. Наилучшим для атаки участком укрепленной линии врага Афонсу Албукерки счел баррикады рядом с верфями. Ибо, даже если бы ему не удалось прорвать на этом участке неприятельскую оборону, португальцы могли бы сжечь верфи с недостроенными кораблями, создав тем самым впечатление, что это и было главной целью их операции.

На рассвете 25 ноября они десантировались — и с налету, в молодецком порыве, захватили передовые баррикады «турок». Под напором нападавших португальцев тюрки постепенно подались назад и, отступив за стены города, уже намеревались запереть за собою ворота. Но это им не удалось. Преследовавшие «турок» по пятам португальцы просунули между затворяющимися створками ворот свои алебарды[71], и не дали воинам гарнизона Гоа закрыть ворота изнутри. Пока в воротах кипел кровопролитный рукопашный бой, некий малорослый, юркий португалец «из простых» воткнул свою пику в крепостной вал, запрыгнул на него, опираясь на пику, как на шест, и громким голосом вскричал: «Виктория! (Победа! — В.А.) Виктория! Санта Катарина! (Святая Екатерина! — В.А.)». Своим криком он отвлек на себя внимание «турок» и привел их в замешательство. Воспользовавшись этим замешательством, соратники находчивого португальца поднажали — и ворвались в город через брошенные «турками» ворота. Дело было в день святой мученицы Екатерины Александрийской, которой набожные воины Афонсу Албукерки (и в первую очередь — сам губернатор Индии) приписали свою победу над «врагами Христианской Веры». Но воинам Христа, вне всякого сомнения, в тот день помог и Святой Иаков — Сантьягу Матаморуш, или, по-русски — «Мавро-бойца», то есть «Убийца (Истребитель) мавров», покровитель рыцарского Ордена, в котором состоял генерал-капитан. Ибо многие благочестивые португальцы видели воинственного апостола в небесной вышине, средь облаков, занесшего свой меч над нечестивым гарнизоном вражеского города.

Бой продолжался и на улицах Гоа. «Турки» дрались, «словно дикие кошки». Но всякий раз, когда ожесточенно сопротивлявшимся «исмаильтянам» удавалось вновь сомкнуть свои ряды, эти ряды прорывались теснившими их под блестящим командованием своих командиров португальскими «орденансами» и развеивались, словно пыль. Каждый из сражавшихся в тот день с «агарянами» фидалгу показал себя достойным своих славных предков — ратоборцев времен Реконкисты. Так, один из них увидел своего родного брата, истекавшего кровью из нанесенной ему тяжкой раны, лежа у подножия крепостной стены, и решил задержаться, чтобы принять последний вздох умирающего. Но тот прохрипел: «Иди своим путем, брат! Я же пойду моим!» Другой фидалгу, с плечом, рассеченным «до белой кости» ударом вражеской сабли, с обломками стрел, торчащими из его щеки и бока, продолжал отважно биться, пока его десница не ослабла от потери крови. «Вы выглядите прямо как святой Себастиан!» — воскликнул при виде его Албукерки и, не в силах сдержать своих чувств (которые он обычно сдерживал) обнял храбреца. «Как я горжусь моими офицерами!» Если верить хронистам, дом Афонсу считал день взятия Гоа самым счастливым днем своей жизни.