Игла смерти - Валерий Георгиевич Шарапов

как медперсонал и наблюдавшие за ним легавые оставляли его в покое и на цыпочках покидали палату.

«Видать, я им крепко нужен», – догадался Борька. Тем и пользовался. Подойдет к кровати мужичок в офицерской гимнастерке под белым халатом, наклонится над изголовьем и так чувственно, с придыханием:

– Гулько-о. Гулько-о, вы меня слы-ишите?..

Слышать Гулько слышал, да реагировать не желал. Лежал с сомкнутыми веками и тихо постанывал. На том допрос и заканчивался.

Однако доктора и медсестры расстарались, раны подживали, и скоро в театральном спектакле должна была наступить развязка. Борька это чувствовал и отчаянно искал выход из положения.

Суббота с воскресеньем прошли спокойно – в эти дни оперативники и следаки постояльцев больницы беспокоили редко. В понедельник 3 сентября в палату № 4 легавые заглядывали дважды и оба раза недвусмысленно намекали на то, что комедия затянулась.

И вот настал час, когда от него потребовались решительные действия.

Прислушиваясь, Авиатор откинул одеяло, сел. На улице вечерело, но до наступления темноты оставалось немногим более часа. Доктора, сестры и нянечки, за исключением дежурного медперсонала и охранников, закончили работу и давно покинули больницу. В коридоре второго этажа было тихо. Зато с улицы доносились крики бесновавшейся детворы.

Нацепив на босые ноги казенные тапочки, Борька встал, осторожно ощупал забинтованную спину в районе поврежденной почки. Зашитые раны саднили, побаливали, не позволяли напрягать мышцы и делать резких движений. Покосившись на дверь, он на цыпочках подошел к окну.

Прямо под окном проходила неширокая полоска больничной территории, огороженная трехметровым забором. За высокой оградой – в тенистом дворе трехэтажного жилого дома – била ключом совсем иная жизнь. Между деревьев, лавочек и цветочных клумб носились пацаны школьного возраста. Они-то и притягивали внимание Авиатора.

Вдоволь насмотревшись на подвижную игру, он потихоньку подвинул шпингалет и потянул оконную створку. Скрипнув, она поддалась. В палату тотчас ворвался свежий уличный воздух, а заодно и детские крики. Борька беспокойно оглянулся на дверь. В коридоре уличный шум, к счастью, никого не заинтересовал. Можно было заняться запланированным делом.

О том, что окно открывалось, он узнал сразу, как только смог вставать с кровати. Однако оконная решетка, несмотря на тонкие прутья, сидела в камне прочно. Взяв старую газету, Борька достал из щели спрятанный обломок грифеля, найденный ранее на полу, и склонился над подоконником. Через несколько минут в его руке белел остроносый бумажный самолетик, на крыле которого было что-то написано мелким, но разборчивым почерком.

Прислонившись лбом к решетке, Авиатор коротко свистнул. Никто из носившихся по двору мальчишек не повел и ухом. Он свистнул громче. Один поглядел в его сторону, остановился. «Чего тебе, дядя?» – говорил его нахальный и насмешливый взгляд. Махнув ему рукой, Борька показал самолетик и прицелился. Главной задачей было не промахнуться и сделать так, чтобы крылатое послание перелетело каменный забор, а не повернуло обратно к больничке.

– Лови! – прошептал он и запустил бумажный самолетик и в тот же миг услышал в коридоре тяжелые шаги.

– Да что ж у меня за жизнь-то пошла?! Не отрыгнуть, ни пукнуть! – проворчал он, прикрыл оконную створку и быстро вернулся к кровати.

– Та-ак. Это что тут за барабанщики[50] поселились?! – гаркнул Хряпа. – Вот я вас сейчас!..

На ступеньках крыльца сидели два пацана лет по двенадцать. Завидев блатных, оба враз прыгнули в сторону и отбежали на безопасное расстояние.

– Нас дядька прислал! – крикнул один. – Худой, в больничной пижаме.

– Чего?! – продолжал наступление Хряпа.

– Шатун нужен или… – второй пацан глянул на крыло бумажного самолетика, – или Хряпа.

Услышав свое имя, блатной удивленно остановился. А Шаталов, сразу смекнув, что к чему, шагнул к пацанам.

– Так бы сразу и сказали. Что за дядька? Откуда?

– Вот, – подал самолетик первый. – С больнички он, которая в Варсонофьевском переулке.

Второй поспешно вставил:

– Он пообещал, что вы заплатите!

– Заплатим, ежели тут все путем и по делу… – успокоил Шатун и принялся читать вслух: – «Шатун, Хряпа! Вам шлет горячий привет Авиатор. Меня содержат в больничке НКВД, на втором этаже в палате № 4. Вытащите меня отсюда, и я расскажу об одном верном дельце. Не пожалеете! Нужна крепкая веревка аршин 18–20. Заплатите пацанам, и они укажут окно моей палаты. Жду вас этой ночью. Ваш верный кореш».

Под неровными строчками стояла витиеватая закорючка, похожая на подпись Борьки Гулько.

Блатные просияли. Авиатор не просто нашелся, а еще и предлагал верное дело. Он не числился большим авторитетом, но и слов на ветер не бросал.

Хряпа тут же сгонял на хату за веревкой. А Шатун скомандовал пацанам:

– Где больничка? Ведите.

– А деньги? – заныли пацаны.

– Держите трешницу, – Шаталов отдал мальчишкам мятую купюру. – Приведете на место – дам еще две. Идет?

– Идет! – переглянулись довольные мальчишки.

Глубокой ночью во дворе дома, где накануне играла ватага пацанов, появились Шатун с Хряпой. Во дворе было темно, единственная электрическая лампочка над козырьком подъезда излучала тусклый желтый свет. Еще одна лампа под круглым ржавым ободком тлела на углу больнички и освещала лишь пару метров вокруг себя.

Кореша тихо подошли к трехметровому каменному забору. Шаталов держал в руке моток веревки. Хряпа подобрал камешек и хотел было запустить его в окно, да створка сама приоткрылась. В темном проеме показалась знакомая вытянутая рожа.

Шатун показал веревку. На роже нарисовалась счастливая улыбка, сквозь прутья решетки тотчас высунулись длинные худые руки.

Покачав в воздухе моток веревки, Шаталов запустил его через каменный забор. Разматываясь на лету, веревка беззвучно тюкнулась в решетку. Борька ловко подцепил ее и стал быстро привязывать к замурованному в стену металлическому пруту.

«Готово! – просигналил он. – Дергай!»

Кореша взялись за другой конец веревки и дружно дернули – раз, другой, третий… Спустя несколько секунд от стены отлетел кусок кирпича, а конец прута выскочил на свободу. Затем общими усилиями бандиты отогнули левый нижний угол решетки, за который была привязана веревка, и Борька, точно извивавшийся на крючке червяк, пролез в образовавшееся пространство.

Вниз полетела соскользнувшая с ноги казенная тапочка, но Борька на такие мелочи не реагировал. Перебирая руками, он негромко кряхтел и перемещался по натянутой веревке, конец которой удерживали кореша.

Добравшись до забора, он оседлал его, после чего наконец отпустил веревку.

– Держите меня, братцы. Крепче держите, – он повалился в руки корешей. – Только спину дырявую не заденьте! У меня сейчас как у латыша – только одна душа.

Шатун с Хряпой аккуратно поставили Авиатора на землю и сразу потащили прочь от больницы.

Слиняв через проходные дворы подальше от Варсонофьевского переулка, они остановились в темной подворотне успокоить сбившееся дыхание и покурить.