Мастер побега - Дмитрий Володихин

«Личный счетец у нее к новой власти имеется, не иначе», – подумав так, Рэм с удивлением обнаружил, что никак не может себя к этой новой власти причислить. Явно он, Рэм Тану, – не последняя часть ее. На него так и смотрят. Все, кроме него самого… А он продолжает себя числить где-то сбоку, в сторонке, отдельно и от власти, и от всей Повстанческой армии. Словно может еще собрать вещички и вернуться в любимый, желанный Университет, пойти в архив, пойти в библиотеку, зарыться в книжки. Некуда возвращаться! Там сущая преисподняя в столице, какой еще Университет! А он все равно, как оторвался от старой жизни, так не приклеился к новой. Несет его ветром, прибило вот к Северному форту и, может, еще куда-нибудь прибьет, но нет у него дома, нет у него ничего родного.

А что он такое без Повстанческой армии, без своего дурацкого комиссарства, без странного офицерского звания и, главное, без толпы хорошо организованных и вооруженных людей, малой частицей которой он сейчас является? Ноль. Случайно сохраняющее жизнь пустое место.

У Рэма была возможность убедиться в этом на все сто, когда он брел от столицы к Черогу, пытался, но все никак не мог догнать армию Дэка Потту. Сначала у него имелось немного колбасы и хлеба, он расходовал пищу экономно и чувствовал себя лишь слегка голодным Потом он стал просить еду, и его посылали подальше, обливали помоями, травили собаками. Одного из псов, особенно злобного и кусачего, Рэм заколол штыком, а когда хозяин выскочил из дому с топором, чтобы отомстить за собаку, хладнокровно направил на него ствол. Жалко было тратить боезапас, убивая гневную кабыздошку, а вот человек пули стоил… Хозяин пса встал как вкопанный, выронил топор и заплакал. Но Рэм не отпускал его, пока в обмен на пленника его жена или еще какая-то женщина из родных не вынесла ему хлеба Больше Рэму не удавалось ни выпросить, ни вытребовать, ни тем более купить еды. Разноцветные бумажки с профилем арестованного императора до такой степени упали в цене, что ему просто рассмеялись в лицо, когда он попытался предложить всю свою наличность за полдюжины печеных картофелин… Рэм владел оружием, но против целой шайки озверевших крестьян винтовка – плохая защита. Скорее, она привлекала к Рэму лишнее внимание. От деревни к деревне местная детвора передавала весть: по дороге двигается одинокий солдатик, а при нем ранец с барахлишком, еще не до конца стоптанные сапоги, справный ремень и, главное, драгоценная винтовка… На него устраивали облавы, в него палили, и он отстреливался, даже ранил какую-то сволочь, подобравшуюся совсем близко и попытавшуюся вырвать у него винтовку. Рэму пришлось прятаться в лесах, ночевать, не разводя огня, или забираться в сущую глушь. Он простудился и безнадежно отстал от своих. Подох бы от голода и холода, но набрел на охотничью сторожку, где отлеживался три дня, питаясь сушеными грибами да кисловатой травой – недоступные, стремительные, толстобокие зайцы пощипывали ее, вот и Рэм решил попробовать… Тогда-то вязаночка грибов, полученная от железнодорожных рабочих, и спасла ему жизнь. Не будь ее, так не добрел бы Рэм до Черогу. Дэк Потту в первый момент не узнал в тощем как скелет, грязном, вонючем оборванце, у которого повстанческий патруль отобрал винтовку и три патрона, старого друга Рэма Тану.

А что он такое внутри военизированной толпы? Да тоже невеликая шпулька. Просто человек, получивший шанс протянуть ноги позже других перекати-поле, тысячами шатающихся по дорогам бывшей Империи, обездоленных войной, революцией, бандитами всех сортов.

Он умеет читать, писать, считать и стрелять. Да еще неплохо говорит – вот, пригодилось гуманитарное образование для нехитрой комиссарской роли. Как-то раз начал при Дэке Потту развивать идею из одного философского трактата времен Регентства – человеческая цивилизация, мол, слишком усложнилась, люди мешают друг другу нормально существовать, собираются в больших городах огромными толпами и напитывают друг Аруга злобой, так не лучше ль срыть самые большие скопления домов да вновь научиться жить в единении с природой? – и Дэк слушал его до странности внимательно, хотя Рэм припомнил завиральные теории старинного философа для развлечения, не более того. А когда Рэм закончил, Дэк, помолчав и поразмыслив, сказал ему очень серьезно: «Звучит красиво. Не знаю, правда ли, но звучит красиво… Выходит, умеешь ты складно слова Аруг с другом сшивать. Для дела – полезная вещь!»

Так какими словами ответить Тари? Правду скажешь – не поймет. Поробуй объясни, что нынче он никому до конца не свой, никому до конца не чужой. Может, дать ей правду простенькую и незамысловатую, не столь сложную, как на самом деле?

– Да я не настоящий комиссар. Я… так. Комиссаришка. Случайный человек на случайном месте.

Она смотрела на Рэма очень внимательно, испытывающе, глаза в глаза, и словно бы пыталась открыть в его зрачках калиточку, а потом спуститься по лесенке, начинающейся прямо за калиточкой, в подвалы его души да узнать доподлинно, из какого материала там все сделано. Молчала.

– Не знаю, пришлют ли за мной легковую. Сомневаюсь, – продолжил Рэм. – Очень сомневаюсь. Скорее, грузовик. Да и то если повезет и начальство смилостивится.

– Блестяще! Грузовик не годится. Растрясет еще хуже, чем на телеге. Доедешь, наверное, живой, но умытый кровью от коленей до горла… – женщина говорила, не глядя на него. Вернее, взгляд ее застыл, и слова извергались из нее машинально, подчиняясь программе, не требовавшей особых мыслительных усилий.

Пауза Рэм не знал, какой еще разговор с нею завести.

Женщина молчала довольно долго, а потом улыбнулась по-человечески, без злобы и ехидства В первый раз.

– Приедут за тобой или нет, а на несколько дней вперед твое место здесь. Побудешь моим подчиненным, случайный комиссар.

Он осторожно улыбнулся ей в ответ. И сейчас же все испортил:

– Ты здесь одна, Тари, и только псина с тобой. Та устрашающая тварь, ты ее редко в отапливаемые комнаты впускаешь…

– Чада.

– Да, Чада… А как же доктор? Когда он будет?

– Доктор? – негромко переспросила Тари, стекленея глазами.

– Ну, главный начальник над твоей больничкой.

– Доктор… его нет. Здесь уже никогда не будет доктора. Я и все.

Она поднялась из-за стола и, не глядя на Рэма, принялась шумно собирать посуду. У некоторых людей самым верным признаком гнева является небрежное отношение к окружающим предметам. Предметы, может, и не виноваты, но их нещадно роняют, швыряют, стукают друг об Аруга Тари звякала и брякала с яростной беспощадностью.

Оторвавшись на несколько мгновений от экзекуции тарелок с ложками, она бросила Рэму:

– Стул подтащи к постели. Форму повесь на стул. Дойди до умывальника и умойся. Дойди до туалета, утка тебе больше не понадобится. А потом – в кровать. Ясно?

И понесла пленную посуду на кухню, не дожидаясь утвердительного ответа Куда он денется?

Рэм выполнил всю предначертанную программу пункт за пунктом. Лег и бессмысленно вперился в потолок. «Что ж ее так разозлило? Ни единого грубого слова не произнес…»