Развороченная могила - Джоан Роулинг

концов один из них убежал в сторону фермы, а все остальные продолжали скандировать, стоя над ней.

А парень, который пошел за помощью, вернулся с женой Уэйса.

Впервые за все время Генри колебался.

— Она… она была жуткой. В то время мне нравился Уэйс, но в ней было что-то такое… Я не мог понять, почему они вместе. В общем, когда она дошла до нас, все перестали скандировать, а Мазу встала над этой женщиной и просто… уставилась на нее. Она даже не говорила. А беременная женщина просто выглядела испуганной, и она вроде как с трудом поднялась, и все равно выглядела так, как будто ей было очень больно или она собиралась потерять сознание, но она, пошатываясь, пошла с Мазу.

И никто из остальных не смотрел мне в глаза. Они вели себя так, как будто ничего не произошло. Вечером за ужином я искал беременную женщину, но ее там не было. Больше я ее не видел до самого отъезда.

Я хотел поговорить с Флорой о том, что произошло, но не смог подойти, а ночью она, очевидно, была в другом общежитии.

В последнюю ночь папа Джей снова выступал в храме. Они выключили весь свет, и он стоял перед большим корытом с водой, которое было освещено изнутри, как бы подводными фонарями, и заставлял воду делать что-то. Например, она поднималась, когда он ей приказывал, и делала спиральные фигуры, а потом расступалась и снова собиралась…

— Меня это пугало, — сказал Генри. — Я все время думал: “Это, наверное, фокус”, но не мог понять, как он это делает. Потом он заставил воду сделать лицо, человеческое лицо. Одна девочка закричала. А потом вода снова успокоилась, и они включили свет в храме, и папа Джей сказал: “В конце у нас был посетитель-дух. Они иногда приходят, особенно если собирается много Восприимчивых.” И он сказал, что, по его мнению, новое поступление должно быть особенно восприимчивым, чтобы это произошло.

А потом нас спросили, готовы ли мы к перерождению. И люди шли вперед один за другим, заходили в ванну, погружались под воду и снова выныривали, и все хлопали и аплодировали, и папа Джей обнимал их, и они стояли у стены вместе с другими участниками.

Я был в шоке, — рассказывал Генри. — Я даже не могу объяснить, что это было — давление, которое оказывалось на тебя, чтобы ты присоединился, и чтобы все эти люди одобрили тебя, было очень сильным, и все смотрели, и я не знал, что произойдет, если я скажу “нет”.

А потом они позвали Флору вперед, и она просто подошла прямо к желобу, залезла в него, пролезла под ним, ее вытащили, и она пошла стоять у стены, сияя.

И, клянусь, я не знал, хватит ли у меня сил сказать “нет”, но, слава Богу, впереди меня стояла девушка, чернокожая, с татуировкой Будды на шее, и я никогда ее не забуду, потому что если бы ее там не было… Итак, они назвали ее имя, и она сказала: “Нет, я не хочу вступать.” Очень громко и четко. И атмосфера просто превратилась в лед. Все как будто смотрели на нее. И только папа Джей все еще улыбался, и он рассказал ей всю эту историю о том, что он знает, что материальный мир имеет сильную притягательную силу, и, по сути, он намекал на то, что она хочет пойти работать на Биг Ойл — или что-то в этом роде, вместо того чтобы спасать мир. Но она не отступила, хотя и прослезилась.

И тогда они назвали мое имя, и я сказал: “Я тоже не хочу присоединяться.” И я увидел лицо Флоры. Как будто я дал ей пощечину.

Затем они позвали вперед двух последних людей, и они оба присоединились.

Потом, пока все радостно хлопали новым членам, Мазу подошла ко мне и девушке, которая отказалась, и сказала: “Вы двое пойдете со мной”, а я сказал: “Я хочу сначала поговорить с Флорой, я пришел с ней”, а Мазу сказал: “Она не хочет с тобой разговаривать.” Флору уже уводили вместе со всеми членами клуба. Она даже не оглянулась.

Мазу отвела нас в дом на ферме и сказала: “Микроавтобус уйдет только завтра, так что вам придется пока побыть здесь”, и показала нам маленькую комнату без кроватей и с решеткой на окне. Я сказал: “Я приехал на машине”, и обратился к девушке: “Хочешь, подвезу тебя обратно в Лондон?” Она согласилась, и мы уехали…

Извините, мне действительно нужно еще выпить, — слабо сказал Генри.

— Это за мой счет, — сказал Страйк, поднимаясь на ноги.

Когда он вернулся к столу со свежим джин-тоником для Генри, то увидел, что тот протирает линзы очков своим шелковым галстуком и выглядит потрясенным.

— Спасибо, — сказал он, снова надевая очки, принимая стакан и делая большой глоток. — Боже, я только говорил об этом… а я был там всего неделю.

Страйк, который делал подробные заметки обо всем, что только что сказал Генри, теперь перелистнул несколько страниц назад.

— Эта беременная женщина, которая упала в обморок, — вы ее больше не видели?

— Нет, — сказал Генри.

— Как она выглядела? — спросил Страйк, снова взяв в руки ручку.

— Эээ… блондинка, очки… точно не помню.

— Вы когда-нибудь видели, чтобы на ферме Чепмен к кому-нибудь применялось насилие?

— Нет, — сказал Генри, — но Флора точно видела. Она рассказала мне, когда вышла.

— Что это было, когда?

— Пять лет спустя. Я услышал, что она дома, и позвонил ей. Мы встретились, выпили, и я был потрясен тем, как она выглядит. Она была такая худая. Она выглядела очень больной. И она была не в себе. В голове.

— В каком смысле?

— Боже, просто во всех смыслах. Она говорила вроде бы нормально, а потом начинала смеяться по пустякам. Такой искусственный смех. Потом она пыталась остановиться и говорила мне: “Это я делаю счастливое лицо”, и… я не знаю, было ли это чем-то, что их заставляли делать, например, смеяться, если им было грустно, или что-то еще, но это было чертовски странно. И она продолжала скандировать. Она как будто не контролировала себя.

Я спросил ее, почему она ушла, и она сказала, что все было плохо, но она не хотела об этом говорить, но после того, как она выпила две рюмки, она начала рассказывать все это. Она сказала, что ее пороли ремнем, рассказала о сексе, о том, что она должна была спать с тем, с кем ей скажут, и все время смеялась и пыталась