Икона для Бешеного - Виктор Доценко

А вот эти подписи, которые надо собирать за кандидата, как с ними‑то быть?

Подписи будут, это не ваша забота, — авторитетно сказал Икс.

А если их признают фальшивыми, мне же стыдно будет, — с озабоченным видом сообщил Карасев.

А вы что, действительно хотите стать Президентом? — с издевкой спросил Икс.

Боже упаси! — На круглом лице Карасева читался неподдельный ужас. — Зачем мне этот гвоздь в заднице, извините, конечно, за выражение.

Тогда пусть вас не допускают к выборам под предлогом фальшивых подписей. Мы изобразим это как расправу за вашу честность и смелость. Главная ваша задача — озвучить тот материал, который вы получите.

Я готов, — серьезно ответил Карасев.

По–моему, все принципиальные вопросы мы решили. Дальнейшее уже чистая техника. Давайте прощаться. Постарайтесь уйти незаметно и отправляйтесь на Смоленскую площадь. Там у здания МИД вас будет ждать машина. — Икс продиктовал номер. — Садитесь в нее, и вас доставят куда надо. А там мы с вами опят встретимся.

Икс выждал минут десять после ухода Карасева, после чего вышел сам. Повернув за угол, он двинулся по другому переулку, туда, где его дожидалась машина с мигалкой…

Джулия приняла твердое решение никому не рассказывать о событиях в Измайлово. Если об этом проведает Константин, он моментально отлучит ее от расследования. А дело об убийстве ювелира, обстоятельства, связанные с преследованием его молодой вдовы, занимали ее все больше и больше.

Что же касается самой Людмилы… Если она узнает о том риске, которому подвергалась Джулия, то, чего доброго, потребует от Константина, чтобы тот исключил помощницу из числа участников расследования.

Так что, с какой стороны ни посмотри, лучше всего хранить молчание. Вот почему, вернувшись из путешествия на измайловский вернисаж, Джулия ограничилась тем, что в двух словах сообщила о неутешительных итогах поездки. Выведать ничего не удалось. А свой потрепанный вид она объяснила тем, что встретила компанию знакомых байкеров, которые доставили ее домой на приличной скорости. Последнее, кстати, полностью соответствовало истине.

Константин смотрел на Джулию с сомнением. Он слишком хорошо ее знал, чтобы поверить на слово, но не стал проявлять настойчивость и вытягивать из нее правду. Он полностью доверял Джулии, и если она решила не посвящать его в детали, значит, для этого имеются веские основания.

Людмила же была настолько измучена событиями последних дней, что мало обращала внимания на душевное состояние окружавших ее людей. В душе молодой вдовы бушевал ураган страстей. То ей хотелось отказаться от услуг верных и надежных помощников и обратиться в милицию, то — мчатся в аэропорт, приобретать билет на самый дальний остров в Тихом океане и жить там до конца своих дней.

Сегодня утром женщина проснулась с ужасным чувством. Ей приснилось, что в ванной комнате она срезала кухонным ножом веревку, на которой сушились полотенца. Намылив веревку кусочком французского туалетного мыла, просунула голову в петлю и…

…И проснулась в холодном поту.

Остаток дня Людмила провела в размышлениях. Она пришла к выводу, что все три варианта никуда не годятся.

Милиция, обрадовавшись появлению подозреваемой, тут же посадит ее под замок, а затем навесит на нее убийство собственного мужа: у нее есть масса способов заставить признаться в несовершенном преступлении.

Сбежать в другую страну не получится. Хотя бы потому, что в каждом аэропорту может висеть ее фотография, а загранпаспорт остался в сейфе дома. А дом, понятное дело, находится под надежной охраной.

Покончить с собой — значит предать Грегора и поставить крест на своей молодой жизни. Будь Грегор жив, он бы не одобрил столь малодушный поступок.

Оставалось одно — изнывать от безделья.

Людмила лежала на роскошном диване тети Саломеи, читала газеты и посматривала на экран телевизора. Из сообщений средств массовой информации она узнала много нового о себе самой и о своей жизни с Грегором. Прошло несколько дней после его гибели, а тайна, окружавшая страшное двойное убийство на вилле Ангулесов, не давала покоя журналистам.

Газеты были забиты статьями об особенностях интимной жизни богатой супружеской четы. Все, о чем писали, было наглым враньем, высосанным из пальца, предназначенным для привлечения внимания скучающей публики.

На экране телевизора мелькали лица женщин, которые выдавали себя за подруг и любовниц Людмилы, и мужчин, которые именовали себя ее друзьями и любовниками. И тех и других вдова видела впервые. Эти наглые лжецы заседали в телевизионных ток–шоу, давали интервью. Все их передачи были до краев заполнены откровенным и наглым враньем, от которого Людмилу после десяти первых минут начинало тошнить.

Так вы говорите, что ваши отношения с Людмилой Ангулес носили доверительный характер? — задавала вопрос одна из ведущих ток–шоу под названием «Черно–белые».

Собеседник, хилый юноша с порочным лицом, встрепенулся:

— Еще какой доверительный! — радостно закричал он. — Настолько доверительный, насколько можно доверять друг другу в койке!

Ведущие хором воскликнули:

— Так значит вы — ее…

Ну да, мы спим вместе, — отвечал юноша, гнусно ухмыляясь.

Неужели эта прекрасная женщина могла убить своего мужа? — поражались ведущие.

Юноша высокомерно скривился:

— Вы и не представляете, на что она способна! На самом деле мадам Ангулес — зверь в юбке, тигрица, готовая сожрать любого, кто откажется с ней переспать. Ее муж мешал нашим отношениям, и вот — результат.

Как Людмила ни старалась, она не могла припомнить лица своего «любовника».

Еще круче оказался бывший циркач, ведущий программы «Двери», для форса нацепивший на свой здоровенный нос ультрамодные очки, периодически сползавшие с переносицы.

Людмила — боль моего сердца, — вещала, сидя на диванчике, незнакомая Людмиле особа, крашеная в огненно–рыжий цвет. — Мы с Людмилой давно любим друг друга, со второго класса гимназии. Мы пронесли нашу любовь через всю жизнь…

Ведущий многозначительно улыбался, оттопырив нижнюю губу:

— Так что же могло толкнуть вашу э–э–э любимую, на такой шаг. Как убийство собственного супруга?

Он ревновал Людмилу ко мне, — плакалась рыжая особа, прижимая к сухим глазам платочек. — Он был против нашей связи. О, этот пылкий грек кого угодно мог сжить со свету, но Людмила оставалась верной только мне.

Бедная вдова слушала и не верила собственным ушам. Эту рыжую дрянь она видела впервые. Как подлы люди! Стоит одному оказаться в беде, и вот уже собрались вокруг шакалы и рвут на части его доброе имя.

Больше всего ее поразил шустрый американец по имени Славик Брустер, почему‑то называвший себя «русским полит обозревателем». Собрав вокруг себя «знаменитых людей современной России», он задал им вопрос: