Фактор фуры - Алексей Евдокимов

- Ну, смотри - она? - Рыжий встал со стула, пуская меня к моему же ноутбуку.

Я посмотрел. На присланную (по специальной просьбе) Сереге на е-мейл кем-то из общих его с Антоном знакомых фотку. На снимке были четверо: неведомые мне парень и девица и чета Шатуриных. Я нагнулся к экрану, разглядывая Майю. Я испытал совершенно идиотское чувство.

Во-первых, фотка была поганого качества: похоже, сделанная телефоном. Во-вторых, у Майи была совсем другая прическа - темные, довольно длинные волосы. В-третьих, я понял, что за две безумные, чудовищно перегруженные впечатлениями недели, минувшие с тех пор, как я видел греческую спутницу Антона в последний раз, я не то чтобы подзабыл ее лицо - но перестал помнить его со стопроцентной четкостью… Рост… вроде да, примерно такой же. Лицо… Фак…

- Если не она, - говорю, - то похожа…

Мирский ничего не ответил, но по выражению его лица я мог примерно догадаться, во сколько этажей он меня сейчас обкладывает.

Мирко Майера науськали на нас с Серегой отнюдь не как главного спеца по Ларри - Мирко формально даже не являлся членом фан-клуба, - а как спеца по русским. На языке неродных ему осин этот непростой простачок, улыбчивый меланхолик говорил вообще без акцента, разве что с некотогой двогянскойкагтавостью . Впрямую о роде Майеровых занятий я спрашивать постеснялся, а по внутренностям его жилища таковой было не определить (от филолога до шпиона) - но Русью там пахло крепко. Широчайший набор нашего нон-фикш-на на книжных полках (от «Большого словаря мата. Том первый. Лексические и фразеологические значения слова „ХУЙ“ до гранок нового опуса Глеба Павловского); под музыкальным центром - диски Высоцкого, БГ и „АукцЫона“; на дверце холодильника - плакатец с Путиным В. В. анфас и слоганом „ВОВА ПУТИН МОЙ СОСЕД - ВОВА КУПИТ МНЕ МОПЕД!“; на шкафу в спальне - восемнадцатилетний „Васпуракан“, причем, по бутылке и этикетке судя, советского еще розлива (вызвавший у меня сильнейший, с трудом подавленный приступ клептомании). Происхождение коньяка прояснилось с появлением Сони - полурусской-полуармянки, приехавшей в Мюнхен чуть ли не из Еревана по программе студенческого обмена и оставшейся (не будь дура) тут в качестве Майеровой герлфренд.

Родным веяло как от содержимого квартиры, так и от самого ее вида - она со своими высокими потолками и узкими длинными коридорами не просто походила на экс-советскую коммуналку, а чем-то подобным и была (коллективным, в смысле, жильем): в одной из комнат обитал ныне отсутствующий приятель Мирко - мы с рыжим покемарили в ней на двухъярусной кровати после ночного поезда, прежде чем, пошлявшись по центру, направиться к «адептам религии нью-Эдж», как они сами стебались.

Одному из адептов, Мартину, милейшему пожилому уже дядьке (видимо, фанатствующему с той еще поры, когда Эдж был нормальной кинозвездой, а не мифическим персонажем), принадлежала небольшая пивнуха недалеко от парка Энглишгартен. Называлась она по имени кинохита с Ларри в главной роли - «Незабываемый» и имела отдельный зальчик, где собирались время от времени члены клуба. На специальном возвышении там стоял уникальный экспонат - мотоцикл Montesa, разбитый лично Эджем еще в середине пятидесятых, телик над стойкой показывал, естественно, «Unforgettable», а по стенам зальчика - естественно! - висели фотографии Ларри в разных ролях. Между прочим, я далеко не сразу сообразил, что на всех фотках - он один (хотя за время интернет-охоты на физиономию его насмотрелся предостаточно). Эдж, видимо, действительно был актером высшей пробы - так мало он походил сам на себя от фильма к фильму.

Я вспомнил, как читал, что у него даже конфликты с продюсерами возникали на этой почве: когда Ларри был уже мегазвездой, от него из коммерческих соображений требовали узнаваемости на афишах и экране - тогда как Эдж, верный профессии и Станиславскому, желал перевоплощаться в максимально не похожих на себя реального персонажей, увлеченно экспериментировал с прической и гримом, а однажды (по легенде), поспорив с кем-то из приятелей, даже заявился в платье на пробы женской роли - и, хотя его на роль не утвердили, обмана никто не распознал…

Заседание фан-клуба, собственно говоря, было никаким не заседанием - а обыкновенными дружескими кабацкими посиделками. И даже не вполне дружескими: компания у Мартина собралась весьма пестрая в возрастном и социальном отношениях, причем явно не все тут хорошо знали друг друга. Я даже поразился, сколь непохожих людей объединяет, оказывается, любовь к почти полвека уже «развоплощенному» Эджу: за столиками сидели и меж ними ходили как молодые люди студенческого типажа, так и не очень молодые - преподавательского, а также дамы с богемным уклоном, а также благодушные бюргеры самой что ни на есть бюргерской наружности, причем несколько - разумеется - в национальных костюмах. В уголку примостился в одиночестве старый перец вообще «синегальского» почти вида, чуть не с самого начала бывший хорошо подшофе: время от времени он поглядывал на нас с Серегой, переговаривавшихся по-русски, с пьяным лукавством, только что пальцем не грозил…

Но едва ли не страннее всех в этом клубе смотрелся его председатель Хартмут Шнайдер - респектабельнейший герр сорока с лишним, хоть сейчас за стол заседаний совета директоров. Он и правда был бизнесменом - но невысокого (вроде как) полета.

Герр, не ломаясь, подтвердил, что регулярно, хотя и нечасто переписывается лично с Ларри. И не только переписывается… - но тут откровенность Шнайдера резко оборвалась. И вообще, в подробности вдаваться он, извинившись, сразу отказался - со ссылкой на данное м-ру Эджу обещание не предавать гласности ни содержание их общения, ни известные ему, Шнайдеру, обстоятельства биографии м-ра после 1965-го. Что касается периода до означенного года, то тут и он, Хартмут, и другие члены клуба нас с удовольствием проконсультируют, насчет же остального - энтшульдиген…

Собственную легенду пришлось отрабатывать - чуть не три часа мы с рыжим добросовестно погружались в подробности голливудских раскладов полувековой давности, делая вид, что для нашей книги все это чрезвычайно существенно. Еще хорошо, все визави говорили по-английски. Хотя без «смазки» я бы столько, понятно, все равно не выдержал - а поскольку здешнее разливное темное не способно удовлетвориться статусом средства и нечувствительно превращается в цель, я уже нечетко зафиксировал, на каком по счету «массе» (литровая кружка, считающаяся мерой баварского пива) кивнул Андреа, очередной нашей собеседнице, на негромкое, с подмигиванием, предложение куда-нибудь отсюда переместиться.

Никто, кажется, ухода нашего не заметил (по той же причине почтительного внимания к темному разливному). Снаружи готовилось темнеть. Перейдя улицу, я оглянулся на странный звук: у дверей «Незабываемого» спиной к нам какой-то тип - старикан! - лихо, умело, не просто как молодой, а как молодой профи, отплясывал чечетку, шепеляво, но стремительно молотя в асфальт мягковатыми подошвами. Еще один рядовой «Октоберфеста»…

Уже отвернувшись, я вдруг подумал: а не тот ли это пожилой бухарик, что клевал носом в углу нашего зальчика?.. Похож, как ни странно… Да ну, чушь: у того уже несколько часов назад глазки съезжались - черта с два всерьез залитый такое б отчебучил…