Странники войны - Богдан Сушинский

— Так должно было случиться, — вдруг занервничал Сильвио. — У нас все сложится, вот увидите, княгиня. Это небу было угодно свести нас на вашей яхте, на островке, в этой хижине...

Совершенно оголив девушку, Сильвио пальцами ног сметнул на землю ее голубоватые купальные трусики и так, стоя, попытался овладеть тем единственным сокровищем, которым только и стоило овладевать в этой жизни. Однако, слегка отдалившись, Мария-Виктория умудрилась повернуться к Пореччи бедром и, осклабившись в саркастической улыбке, просветила его:

— Вам бы уже следовало понять, что телом своим я не торгую. Тем не менее...

— Это не торг, синьора Сардони! — почти в отчаянии воскликнул он. — Ради всех великомучеников, это не торг! Вы безумно нравитесь мне.

— ...Великомученику.

— Но это действительно не торг.

— Увлекшись, вы так и не дослушали меня до конца...

Сильвио вновь попытался приблизить девушку к себе и, обхватив за талию, повалить на вытоптанную «зодчим» траву, однако, несмотря на обуревавшую ее страсть, княгиня все же внимательно следила за каждым движением. Упершись кистью руки в горло капитану, она мигом погасила его прыть и повторила:

— Вы не дослушали меня. Я действительно не собираюсь торговать своим телом, хотя признаюсь: ваша близость, как и моя нагота, заставляют страстно вздрагивать.

— Так чего же вы хотите, Мария-Виктория?

— Побольше ласки... Стоп-стоп, не торопитесь столь агрессивно «оправдываться». Постижение интересующей вас в эти минуты тайны может идти лишь через постижение тайны, которая интересует меня. Тайна за тайну. Считаете это несправедливым?

— Но я и не собирался скрывать от вас...

— И даже не пытайтесь, — грозно предупредила его княгиня.

— Контейнеры с золотом погружены на морское дно у Корсики.

— Южной или северной оконечности? — поспешно поинтересовалась Сардони.

— Да, где-то у северного побережья. По имеющимся у меня данным, неподалеку от Бастии. Но их еще следует проверить. Самые точные координаты способен указать только оберштурмбаннфюрер, руководивший охраной и погружением.

— Конкретнее, капитан, конкретнее.

— Фамилии пока не знаю. Лейтенант Конченцо не называл ее.

— Пусть назовет.

— Но он молчит.

— Так разговорите.

— Каким образом?

— Вынуждаете выступать в роли консультантки, синьор капитан контрразведки? — въедливо ухмыльнулась княгиня.

Сильвио решительно покачал головой и, уловив тот миг, когда девушка чуть отвела в сторону предостерегающе выставленное вперед колено, впился поцелуем в ее шею.

— Есть у меня один человечек, — выдохнул он в перерыве между поцелуями. — «Черный агент». Знаете, что такое «черный агент»?

— Не посвящайте меня в тайны, в которые лично я посвящать вас никогда не стала бы.

— Но ведь хочется, чтобы верили...

Прижав ее к черневшей посреди хижины опорной жерди, Сильвио наконец сумел добиться своего. Негромко вскрикнув от неожиданности, — и поди знай: игра это или не игра! — девушка подалась навстречу мужской силе и ярости, поддалась ей и лишь тогда безвольно обхватила руками сильную загорелую шею капитана.

— Я сделаю все, что повелите, княгиня, — горячечно прошептал Пореччи, оседая на землю вместе с девушкой. — Мы добудем эти проклятые сокровища. Используя вашу виллу, яхту, остров, моих агентов и мои связи... Можете не сомневаться! Все, что повелите...

— Наконец-то я слышу слова, с которых вам и следовало начинать свой путь к самой большой тайне Скалы Любви, Сильвио.

Комната, в которой он обитал, от пола до потолка была завешана и заставлена... фюрерами. Рисованные и фотографические портреты Гитлера, вырезки из газет и журналов; бронзовые статуэтки, с которых фюрер представал во весь свой «истинно германский» рост, и почти миниатюрные бюстики, сработанные безвестными мастерами из красного и черного дерева...

В профиль, анфас, величественно полулежащий посреди луга и кретинно марширующий «на месте» перед своим имперским генералитетом; во всех возможных душевных состояниях и настроениях, с самой невообразимой жестикуляцией наивного простачка и доверчивого собеседника; смиренного послушника и разгневанного повелителя; проституирующего перед толпой оратора и давно овладевшего этой же толпой, как гулящей девкой, пророка... Гитлер денно и нощно представал перед унтерштурмфюрером Зомбартом, как многоликий Янус, способный возродиться в любой мыслимой ипостаси — от глубочайшего мыслителя до обыкновенного идиота.

Каждый, кто попадал в этот небольшой зал, очень напоминающий своими очертаниями почти идеальную конфигурацию гроба, внезапно оказывался перед вселенским явлением восстающего во всех возможных образах и подобиях Адольфа Гитлера. И тотчас же начинал чувствовать себя совершенно подавленным, полуудушен-ным тем особым флюидным удушьем, которым наполнялось всякое пространство, заполненное устрашающими ликами беспощадного вождя, верховного жреца рейха и его же бездушного палача, пред коим давно трепетала не только Германия, но и вся Европа.

Однако самым ужасным было то, что посреди вселенского свя-щеннораспятия фюрера тут и там виднелись мощные зеркала, установленные с таким расчетом, что куда бы Зомбарт ни обратил свой взор, везде натыкался на собственное, до мельчайшей морщинки, до кровавых прожилок в воспаленных глазах отчетливое отражение, которое теперь, после трех изысканнейших пластических операций, казалось еще более «фюрерским», нежели изжеванное болезнями и страстями лицо самого фюрера. Но Зомбарта это не восхищало.

Глядясь в любое из зеркал, Манфред неминуемо видел в нем чужое и теперь уже более чем ненавистное лицо. До отчаяния осознавая, что отныне это лицо принадлежит не фюреру, не одной из бездушных ремесленнических статуй, а... ему. Оно — его. Это он, Манфред Зомбарт, нагло лишенный собственного облика, вынужден теперь жить с обликом человека, которого полмира обожествляло и полмира ненавидело.

И постепенно Зомбарт начинал понимать, что, отобрав у него лицо, хирурги-эсэсовцы по существу попытались лишить его своего естества, отобрать саму душу. Каждый, встретивший Зомбарта на улице, мог тянуться перед ним в нацистском приветствии или же, наоборот, плевать ему вслед; подражать ему или стрелять в спину; восхищаться «его» идеями или же проклинать как самого яростного из человеконенавистников.

Приобретя облик Великого Фюрера, он, доселе маленький незаметный человечек, лишь недавно, неизвестно по чьей протекции и ради чего, возведенный в чин лейтенанта войск СС, дающий ему право заниматься интендатскими поставками для одного из отдельных батальонов дивизии «Мертвая голова», — волей-неволей становился нравственным преемником всех сатанинских достоинств и не менее сатанинских грехов того, настоящего Гитлера, двойником которого отныне являлся.