Здесь водятся драконы - Борис Борисович Батыршин

посудины, уступая лишь «элсвикам». Заметное преимущество у Дин Жучана было лишь в малых судах — его «рэнделловские» канонерки по всем статьям превосходили французские «Линкс», «Аспик» и «Випер».

Так что о равенстве сил Дальневосточной эскадры Курбэ и Бэйянского флота говорить, конечно, не приходится. Но если он вовремя получит два броненосца, которые Греве ведёт сейчас на Дальний Восток — а каждый из них заметно превосходит любой из броненосцев Курбэ — тогда у адмирала Дин Жучана появляется шанс. Правда, и французы ждут подкреплений, тех двух броненосных канонерок, с которыми отряд Греве только что разминулся в океане. А ещё — никуда не денешь выучку французских моряков, способных дать своим китайским коллегам сто очков форы. Правда с командами новых броненосцев ситуация не столь печальна — но людям ещё предстоит сплаваться, притереться, стать едиными боевыми механизмами, действующими столь же слажено и точно, как машины кораблей, которыми они управляют…

В дверь постучали — вестовой, зовёт на мостик. Барон крикнул, чтобы подождал, и поднялся из-за стола, едва не уронив номер «Морского сборника». Вот тебе и отдохнул — и ведь так будет продолжаться до того момента, когда броненосцы не отшвартуются у пирсов в североамериканском Бостоне. Там можно будет свалить заботы по бункеровке приёмке провианта и пополнению прочих запасов на старшего офицера — а самому провести хотя бы пару дней на берегу, в хорошем отеле. Впрочем, после тесноты капитанской каюты его устроит даже номер в третьеразрядном пансионате — лишь бы не беспокоили и дали, наконец, отоспатьсяволю.

[1] На набережной Кэ д’Орсэ в Париже располагается министерство иностранных дел Франции.

II

Индокитай,

Аннам, провинция Тонкин.

На реке Хонгха,

близ Ханоя.

В воде не отражалось ровным счётом ничего — небо, затянутое дождевыми облаками, такое же чёрное, как и берега. Даже на расстоянии в сотню шагов силуэт «Парсеваля», тяжко лежащей на поверхности воды лишь угадывался угольно-чёрным пятном на фоне окружающего мрака. Где-то за ней, прикинул Матвей, стоит вторая канонерка, «Драк», но её сейчас не увидишь, сколько ни всматривайся во мрак.

Да, темнота, хоть глаз выколи. Вот и хорошо, вот и славно — они трое суток ждали именно такой погоды, дождливой и беспросветной, не решаясь высунуть головы из катеров, замаскированных ветками и пучками тростника пол левым берегом реки. Канлодки же стоят у противоположного берега, футах в трёхстах от берега, прикрытые бонами из брёвен и пустых бочек на случай внезапного нападения с воды.

Сделано, что и говорить, толково — но сегодня это французским командам не поможет. Пластуны Осадчего уже подобрались к заграждению, обрезали тросы и проделали проход для катеров. Матвей напряг слух — ему показалось, или там, в темноте действительно раздался плеск? Рыба плеснула хвостом? Или тёмные фигуры уже карабкаются из воды на низкие борта, сжимая в зубах длинные пластунские ножи? Перехлёстывают заученными движениями через фальшборт, и режут сонных вахтенных, и чёрная в темноте кровь расплывается по белым тиковым доскам палубы. А молчаливые убийцы разбегаются по заранее намеченным позициям — трапам, ведущим в кубрик и офицерские каюты, на мостик, к орудиям, к люку бомбового погреба…

Сердце громко отсчитывало секунды — на миг Матвею показалось, что звук этот разносится над водой и непременно долетит до ушей караульных. Но нет, никто не поднимает тревоги, не зажигает лампы, не палит из ружей — черна аннамитская ночь, спят канонерские лодки на глади реки Красная, именуемая местными жителями аннамитами «Хонгха». Лишь гудит негромко огонь в топке катера — надо держать давление пара в котле, чтобы по команде сразу дать ход.

Вот, наконец! Ожила, трижды мигнула оранжевая точка немного выше уровня воды — это Осадчий извлёк из непромокаемого мешка потайной фонарь, спички и теперь орудует жестяной шторкой, подавая условленные сигналы. Матвей хотел прошептать «Есть, готово!», но мичман, командующий катером, уже сам всё увидел. Повинуясь взмаху руки машинист провернул рукоять, открывая клапан, подающий пар в цилиндры, машина пыхтит, катер трогается с места. Стоящий рядом матрос не сводит с машиниста взгляда — французский премьер-старшина по прозвищу Шассёр перешёл, конечно, на их сторону, служит старательно — но полного доверия ему нет, потому палец и застыл на спуске флотского револьвера системы «галан».

А у Матвея сегодня другая задача. У юноши при себе бомба — Казанков решил не взрывать канонерки шестовыми минами, как предполагалось ранее, а попробовать захватить их. Бомба же приготовлена на тот случай если пластуны потерпят неудачу. Тогда надо будет прикрепить бомбу к борту канонерки и, отойдя на безопасное расстояние, рвануть шнур. Трёх пятифунтовых динамитных шашек с избытком хватит, чтобы проломить деревянный борт — и, если не утопить французское корыто, то хотя бы надолго вывести его из строя, не позволив поддержать огнём защитников города. А если всё, пойдёт, как запланировано, то роли переменятся — катера возьмут обе канонерки на буксир и отволокут на полторы мили ниже по течению. Там они встанут в видимости цитадели и своими орудиями поддержат атаку повстанцев. Но прежде должно случиться кое-что ещё, чего французский гарнизон никак не ожидает…

Нос катера со стуком ткнулся в борт «Парсеваля». Матвей, хотел, было окликнуть, но не успел.

— Мать твою ети раз по девяти бабку в спину деда в плешь!.. — над фальшбортом возникла физиономия Осадчего. — Чего стучишь, прабабку твою в ребро через семь гробов?

Бессменный командир пластунов, как всегда в трудные моменты жизни, изъяснялся исключительно периодами, заимствованными из «малого шлюпочного загиба», не делая скидки и звания на чины слушателей.

— Давай, протягивайте катер к носу, к клюзам, я буксир подам. Сейчас якорный канат обрубим — и вперёд, помаленьку, а то ведь дорого яичко к христову дню!

Мичман поднёс к глазам наручные часы. Такие только-только начали выпускать в Швейцарии, знаменитой на всю Европу часовой фирмой специально для морских офицеров Второго рейха. Свои часы мичман выменял её во время стоянки в Сингапуре у лейтенанта с германского стационера, отдав за них парадный, выложенный слоновой костью кортик старинной работы — и чрезвычайно гордился этим приобретением. Матвею же