Сталин жил в нашей квартире. Как травмы наших предков мешают нам жить и что с этим делать - Татьяна Литвинова
Шрифт:
Интервал:
Однажды я узнала, что и семью инженера Иноземцева репрессии не обошли стороной: одного его сына посадили, другого расстреляли. Так что Иноземцевым тоже не позавидуешь. Потом неожиданно выяснилось, что три моих троюродных деда тоже были связаны с этой железной дорогой. Виктор и Александр – потому, что якобы готовили на ней диверсию. Одного посадили на 10 лет, а другого приговорили к расстрелу, но потом вроде тоже заменили на 10 лет. Но точно ли заменили? Ведь одного бабушкиного двоюродного брата расстреляли под Машуком. Может, это был он? Еще один троюродный дед, Сигизмунд, работал там помощником машиниста. Его арестовали за «пропаганду фашизма»: Сигизмунд кому-то говорил, что в Германии и Японии высокий уровень жизни. Точно ли все они – мои троюродные деды? Я нашла их по именам, которые назвала тетя, и месту жительства. Все, что у меня было, – фамилия, имя, отчество, Минводы… Город и сейчас-то не очень большой, а тогда был совсем маленьким. И возраст подходящий. Кажется, все сходится…
Вспоминаю, как мы студентами ехали на обучение в инструктивный лагерь. Вышли на станции Подкумок и дальше пошли по путям, по этой самой дороге «Минводы – Кисловодск». В голове всплыла цитата из поэмы Некрасова «Железная дорога», и я все повторяла:
Прямо дороженька: насыпи узкие,
Столбики, рельсы, мосты.
А по бокам-то все косточки русские…
Сколько их! Ванечка, знаешь ли ты?
Мы шли усталые, и эта цитата казалась мне хорошей шуткой. Кто-то смеялся вместе со мной. О родственниках – «врагах народа» – я тогда как будто ничего не знала. Да и не все они были русские. Впрочем, какая разница. Думаю, эта ассоциация возникла у меня не случайно, ведь многие железные дороги построены заключенными, по железной дороге увозили в лагеря осужденных, и они ходили строем, совсем как мы тогда… «А по бокам-то все косточки…»
Папа мне позже говорил, что он, к счастью, не стал диссидентом («Бог берёг» или что-то в этом роде). Он даже был членом партии, хотя само по себе это мало значит. В то время каждый, кто хотел мало-мальски расти по службе, вступал в партию – в единственную, поскольку других не было. Еще папа преподавал в Институте марксизма-ленинизма, читал те самые лекции… Мы жили в курортном городе, поэтому там иногда все-таки бывали иностранцы. И мой папа, преподаватель факультета немецкого языка, если появлялись летом немцы, подрабатывал, читая им лекции о советском образе жизни. Немцы из ГДР были понятливые, говорили на правильные темы и задавали правильные вопросы. Но однажды прибыла группа учителей из ФРГ, и посыпались вопросы каверзные. Мол, «были на рынке, а там помидоры стоят столько-то. Зарплата учителя у вас вот такая. Как же ваши учителя могут есть помидоры?» Папа дома потом долго ругал этих немцев: с чего они вообще взяли, что учителям надо есть помидоры в июне? Учителя, как все нормальные люди, дождутся июля, когда помидоры подешевеют. Сейчас, наверное, не все знают, что помидоры были в продаже не круглый год и для нас было нормой покупать их не раньше июля.
Папе такая работа была в тягость, но он ее выполнял. Именно у него в семье были пленки с записями Высоцкого. Одна из песен – «Попутчик»:
Пятьдесят восьмую дают статью,
Говорят: «Ничего, вы так молоды…»
Если б знал я, с кем еду, с кем водку пью, —
Он бы хрен доехал до Вологды!
Именно от папы я слышала вскользь имена то Андрея Битова, то Синявского и Даниэля – авторов, в творчестве которых отразилась история советских репрессий. Папе и эти песни, и эти книги были близки. Поколение моих родителей, конечно, видело многое. И войну, и репрессии… И бомбежки, и оккупацию, и как исчезали арестованные соседи…
Как-то мы с папой шли на Вторую Верхнюю и по пути встретили мужчину-инвалида на костылях, без ноги, с поврежденной рукой. Папа с ним поздоровался, они перекинулись несколькими словами (вроде «как дела?»). Когда мы отошли, папа сказал, что это его ровесник, они росли на одной улице и этот мужчина ребенком лазал по разрушенному дому и подорвался на немецкой мине.
Под Горячей Горой мне как-то в детстве показали пещерку, узкую и глубокую. Настолько маленькую, что находиться в ней можно было только лежа. Папа рассказывал, что, когда он был маленький, в эту пещерку однажды забрался беглый заключенный, и его не могли найти целые сутки. Я тогда подумала – как же это опасно. Папа, наверное, в школу шел мимо горы, где прятался преступник. Но теперь думаю: а ведь дело было при Сталине. Кто был этот человек? И, может быть, стоит сожалеть о том, что ему не удалось убежать?
Нам о многом не рассказывали… А мы о многом не спрашивали.
Шарик Жучку взял под ручку, приглашает танцевать,
А Барбосик, черный носик…
Поделиться книгой в соц сетях:
Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!