Остров затерянных душ - Джоан Друэтт

Уже смеркалось, и гребцы шлюпки оказались в затруднительном положении, так что отшельникам пришлось впустить их на ночь в свое тесное земляное жилище.

«Мы разместили их настолько удобно, насколько было в наших силах», – пишет Смит.

На ужин они с Холдингом нажарили тюленьего мяса, «которое некоторым из них очень понравилось». Правда, ночь выдалась беспокойной. От островитян воняло прогорклым жиром и кровью морских львов, и блохи не давали покоя матросам с «Юлиана».

На рассвете Холдинг, взяв у боцмана мушкет, прекрасно поохотился, вернувшись с тремя кролями, которых настрелял галькой, так как боцман забыл взять с собой пули. Затем все стали обсуждать, что следует забрать на корабль. У них в наличии было девять тюленьих шкур, и боцман, увидев их, сказал, что они бы ему пригодились для натирания снастей. Холдинг помог матросам погрузить их в шлюпку, после чего он, Далгарно и Смит «разместились в ней и отчалили в семь утра по часам боцмана». После полного трудностей дня поисков они нашли корабль в бухте Лори в Порт-Россе.

«К нам отнеслись с чрезвычайной заботой – каждый из нас получил комплект одежды и все возможные удобства», – пишет Смит, имея в виду себя и Далгарно. К офицерам было одно отношение, к простым матросам – другое. Как с нескрываемым удовлетворением вспоминал Далгарно, в то время как капитан принимал их со Смитом в кормовой каюте, недисциплинированный строптивец Холдинг был поставлен на свое законное место: «нашего компаньона, матроса, разместили среди ему подобных в носовом кубрике».

Уладив это, капитан «Юлиана» задержался в Порт-Россе только с тем, чтобы пополнить запасы пресной воды, после чего продолжил путь в Южную Америку, не утруждая себя поисками других выживших после кораблекрушения.

«Прошло уже более двух месяцев с тех пор, как я писал последний раз, – начинает Масгрейв свою запись за 23 июня и далее объясняет причины такого длительного перерыва. – За это время нам пришлось претерпеть больше тягот и испытаний, чем когда-либо прежде».

Все пятеро с большими трудностями добывали себе пропитание и одновременно готовили лодку к длительному плаванию. Погода препятствовала им, засыпая снегом, и Масгрейв был слишком занят, чтобы уделять время записям.

«Встав в шесть утра, мы немедленно приступали к работе и с небольшими перерывами, необходимыми для приема пищи, продолжали до одиннадцати вечера», – впоследствии писал Райналь. В течение дня, если погода позволяла, они работали над лодкой, а вечером «обязательно уделяли внимание кузнице, чтобы подготовить необходимые материалы на следующий день: гвозди, нагели, болты и тому подобное». «Иногда Энри или Джордж сменяли Масгрейва у мехов, помогая мне сваривать и ковать железо, а Масгрейв тем временем шил новые паруса из старой парусины с «Графтона» или занимался такелажем для лодки», – уточняет француз.

Все это сопровождалось невероятными трудностями. Райналь сообщает, что они надеялись использовать доски обшивки «Графтона» для наращивания бортов лодки, но «оказалось, что они не выдерживают сгибания, даже будучи хорошо распаренными». Поэтому им пришлось самим добывать материал, рубить лес, что с учетом кривизны деревьев представляло собой трудновыполнимую задачу: «прямые стволы длиной хотя бы в шесть футов и шести дюймов в диаметре были редкостью». Масгрейв стал у них дровосеком; бродя в снегу выше колена в поисках подходящих деревьев, он валил их и стаскивал на берег, где они устроили лесопилку, оснащенную пилой, которую Райналь с большими трудностями сделал из куска листового железа.

«Каждый ствол сначала пилили на квадратный брус, а потом, в зависимости от его толщины, распускали на три или четыре доски толщиной в один дюйм и шириной пять дюймов», – пишет Райналь.

«Чрезвычайно утомительная операция», – отмечает Масгрейв, поскольку их примитивную пилу приходилось точить каждые полчаса.

К тому же убывающий световой день ограничивал работу на стапеле до семи-восьми часов в сутки, да и то, если позволяла погода.

«С другой стороны, – оптимистично продолжает Райналь, – у нас были долгие вечера», что позволяло им проводить больше времени в кузнице, изготовляя гвозди.

«Молот мистера Райналя по-прежнему звенит в кузнице, – констатирует Масгрейв в той же записи в своем журнале от 23 июня, отмечая, что делает он это в час ночи. – Эта маленькая лодка требует невероятного объема кузнечных работ, которые он производит с поразительным мастерством и трудится в поте лица».

Что касается самого Масгрейва, то он уверен, что никогда прежде в своей жизни не работал так много, как в последние шесть месяцев: «Мы должны сделать паруса, мачты и все прочее». Затем возникло очередное препятствие: их всех сразила тяжелая форма дизентерии. Они выздоровели, но у Масгрейва остались ревматические боли и судороги, которые, как он считал, не оставят его до конца жизни».

Нехватка пищи проявлялась острее, чем когда-либо раньше. Для поддержания жизни они по большей части довольствовались водой и корневищами Stilbocarpa, хотя иногда удавалось подстрелить чайку, а однажды они наткнулись на жутко израненного морского льва.

«Один его ласт был полностью оторван от тела», – рассказывает Масгрейв и далее описывает иные страшные увечья.

То была беременная самка, и он объясняет ее состояние дракой с другим тюленем, не подумав о диких собаках, морских леопардах и акулах. Избавленная от мучений, она пополнила их столь скудный рацион.

«Но, слава богу, – продолжает Масгрейв свою запись в журнале под конец июня, – теперь мы действительно подошли вплотную к преодолению или окончанию наших несчастий и страданий. Лодка закончена, оснащена, паруса привязаны, и она готова к спуску на воду».

Грот-рей «Графтона» превратился в отличную мачту, сделали они также и бушприт. Борта обшили распаренными и согнутыми досками, настелили палубу, а все стыки зашпаклевали.

«Вооружившись киянкой и очень тонкой стамеской, – описывает Райналь, – я набил в них паклю, которую Энри и Джордж заготовили накануне из старой веревки».

Не имея смолы, он сделал густую смесь из тюленьего жира и извести. Немало хлопот ему доставил руль, особенно разработка и изготовление подходящих петель. Тем не менее теперь он был надежно закреплен на ахтерштевне и послушно поворачивался от легкого прикосновения. Еще одной непростой задачей стало оснащение лодки помпой. Выйти в море без нее было бы равносильно самоубийству, и Райналь, припоминая, что видел одну из помп шхуны, выброшенную на берег, отправился на ее поиски.

«Я не ошибся, – пишет он. – Я нашел помпу на том же самом месте. Она была сильно повреждена, но, поскольку была десяти футов в длину, я отрубил от нее кусок примерно в четыре фута, который еще мог послужить».

Он укоротил ее топором на нужную длину – у ее основания приладил клапан; еще один поставил наверху поршня, к железному штоку которого приделал крестообразную ручку; и в результате, по словам француза, у них «появилась отличная помпа, которую установили на лодке сразу позади мачты».