Супербоец - Сергей Зверев

Настало время доброго отеческого слова мецената. Разинский напустил на себя простецкий вид. Он умел пудрить мозги – это было одно из его главных умений в жизни. И выбрал доверительный простонародный тон.

– Чего греха таить, сегодня отношения между бизнесом и народом несколько напряженные. Существуют стереотипы – мол, богатые только о своих богатствах думают. Эдакий буржуй из агиток двадцатых годов – жирный и в цилиндре. Мы же строим не общество классовых противоречий, а общество социального партнерства. И у нас, людей успешных, должно быть четкое понимание – у нас есть наша страна. И ее возрождение – дело каждого из нас. Тут уж от каждого – по возможностям… И главное для нас – возрождение культурное. И я рад, что мне удалось вернуть России хотя бы часть этой самой нашей культуры, которая была утрачена за варварские десятилетия правления тоталитарного режима. Чем могу…

Заместитель директора музея со счастливой улыбкой продемонстрировала присутствующим картину. Поздний Кандинский – из тех шедевров, в которых без стакана не разберешься. Хаотическое нагромождение линий, аляповатые цвета.

Журналисты смотрели на полотно напряженно, как жертвы мошенничества, ощущающие, что их сейчас будут надувать, но не желающие показаться некомпетентными. По толпе, в той стороне, где собрались искусствоведы и ценители, морской волной прошелестел шепоток:

– Изумительно.

– Потрясающее, врожденное ощущение цвета.

– Симфония иных пространств!

– Оковы формализма сбрасывали многие. Но у мастеров это получалось действительно красиво.

Потом посыпались вопросы гиен пера и волков телеэфира:

– Какова стоимость картины?

– Скажем так – немаленькая, – улыбался загадочно Разинский.

– С шестью нулями? – не отставали корреспонденты.

– Ну не с тремя же…

– Будете ли и дальше заниматься возвращением шедевров в страну?

– Будущее покажет. Но желание есть.

И прочее. И прочее.

Омрачало настроение Разинского лишь то, что директор Русского музея совсем не к месту сказался больным. Искренне ненавидя банкира, академик участвовать в этой клоунаде посчитал зазорным. Он отлично знал, что за полотно передано в Русский музей. Фальшивка, притом достаточно известная, а потому приобретенная на Западе по дешевке. Подделать русских авангардистов двадцатых годов мог кто угодно – благо высоким художественным уровнем эти творения никогда не отличались, чего не скажешь об их космической цене. Весь секрет состоял в том, чтобы получить на картину заключение авторитетных международных экспертов, специализирующихся на авангарде. После такого заключения картина автоматически считалась подлинной и вместо ста баксов могла потянуть и на миллион, и на два. Разинский такое заключение приобрел по сходной цене.

После пресс-конференции начался обязательный и самый волнующий пункт программы – фуршет. Разинский не притронулся к еде – еще бы помоями его накормили! Фуршетная еда – это комбикорм для вечно голодных депутатов, деятелей культуры и журналистов. Приличные люди пищевые отходы не едят. Приличные люди едят нечто другое и в других местах.

– Спасибо, – кивнул банкир официанту, принимая рюмку коньяку, к которому тоже притрагиваться не собирался. Но в руке на фуршете хоть что-то должно быть.

Опять интервью – уже в неформальной фуршетной обстановке. Натужное восхищение со стороны присутствующих благородством банкира. Дежурные речи и тосты. И снова журналисты.

Утомленный этой суетой, Разинский наконец добрался до машины – просторного, длинного, как такса, представительского бронированного «Мерседеса».

Секретарь захлопнул за ним тяжелую дверцу и уселся с другой стороны.

– Ну что, приблизили бизнес к народу, – хмыкнул Разинский.

Секретарь пожал плечами:

– Бесполезная трата сил и денег. Все равно до народной любви нам как пешком до Луны.

– Дурак ты. – Разинский потрепал секретаря за щеку, притом достаточно болезненно. – Зато на шаг дальше от народной ненависти. Кто-то покупает западные хоккейные и волейбольные команды. А мы скромно возвращаем на родину утраченные шедевры.

– Фальшивые, – поддакнул секретарь.

– Уже настоящие, дорогой мой… Зато теперь мы стали примером беззаветного служения этой дерьмовой стране. Считай, патриоты. – Разинский хохотнул, удовлетворенно сложив руки на впалой груди. – А теперь заткнись. Я в дремоте.

Он прикрыл глаза. Жизнью банкир был удовлетворен вполне. Его грели сладостные мысли о денежных потоках, которые хлынули в нужном направлении после гибели президента «Прогресса», славившегося своей непонятливостью и щепетильностью.

Жизнелюбию и безграничному оптимизму банкира можно было позавидовать. Судьба опять белозубо улыбалась ему. Очередное препятствие рассосалось. И открывались волнующие перспективы по освоению новых финансовых пространств. Он ощущал себя первопроходцем, покоряющим нецивилизованные, читай, не отошедшие под его власть, земли. То, что на этих землях жили туземцы, его особенно не смущало. Первопроходец обязан быть конкистадором. После смерти Руслана Смирнова под влияние банкира попала перспективная программа. Правда, пролилось чуточки крови. Но она ведь только бодрит. При условии, если кровь чужая. То, что по его заказу человека отправили на кладбище, – не вызывало у него эмоций. Люди – это тени. Появляются и исчезают. Еще одна тень исчезла – ни жалости, ни радости по этому поводу.

От своих высокопоставленных и жадных до денег источников в милиции и госбезопасности Разинский был в курсе того, что его имя стоит на первых местах в списке подозреваемых в убийстве президента холдинга «Прогресс». Но это его нисколько не волновало. Не отросли еще те зубы, которые вцепятся в его загривок. Хилые органы правопорядка не способны предпринять чего-то против него. Влияния банкира с лихвой хватало, чтобы оградиться от всяких неудобств типа прослушивания телефонов, наружного наблюдения, назойливых агентов спецслужб. Он в перечне неприкосновенных особ. Если он перейдет дорогу кому-то из влиятельных кланов и политиков – тогда за него возьмутся. Но он отлично знал, на чей каравай рот нельзя разевать даже с полнейшей голодухи.

Со стороны связей погибшего Руслана Смирнова тоже ждать подлянок не приходилось. Там все заранее обговорено, утрясено, улажено. Просто в этой комбинации фигура одного ферзя – теперь покойного, поменялась на другую фигуру – ныне здравствующую. И ни у кого никаких претензий. В этих играх нет моральных обязательств. Есть обстоятельства. А исходя из этих обстоятельств Разинский сейчас устраивал всех.

Он улыбнулся. Хорошо! Он любит эту жизнь. Умеет наслаждаться и большими, и маленькими радостями.

Кстати, насчет маленьких радостей. В их списке на сегодня ужин в ресторанчике «Волшебный мир». Дорогое, солидное заведение, несмотря на идиотское название. Столик заказан не в кабинете, а в общем зале. Ему нравилось смотреть на людей и ловить на себе напряженные взгляды. Будет он там не один, а с очередной леди – на сей раз миловидной артисточкой областного драмтеатра, заранее готовой на все.