Двойные игры адвоката - Наталья Борохова

Катя пыталась сфокусировать взгляд на лице доктора, но оно расплывалось и становилось похожим на блин. Она не понимала, что происходит, где она находится и почему этот недовольный резкий голос, врезающийся в мозг, как дрель, вырывает ее из тягучей теплой мглы. Два хлопка по щекам, и она опять уставилась на своего мучителя.

– Оставьте меня в покое, – прошелестела Катя еле слышно и попробовала пошевелить руками. Она даже не смогла удивиться, отметив лишь, что ее руки привязаны к кровати и откуда-то сверху к одной из них спускается трубочка капельницы.

– Чертовы суицидники! – недовольно проговорил все тот же голос. – Ишь, жить им не хочется! Ни о ком, кроме себя, не думают! Заразы, одним словом…

– Валь, оставь ее, – мягко попросил кто-то рядом. – Дамочка вроде как из приличных, говорят. Может, случилось у нее что. Судить не будем… Пусть спит, нам же меньше мороки.

– Все они приличные… – пробубнил голос и затух в темноте.

Второй раз Екатерина пришла в себя уже вечером. Она выплыла из темноты и увидела себя в просторном помещении, где стояло несколько коек. Унылые облупленные стены и окно с решеткой привели ее в замешательство. Она в тюрьме или уже в аду? Небо за окном уже окрасилось в густой синий цвет, и яркая полная луна щедро лила свой свет на покрытый коричневой краской пол. Катя приподняла голову с подушки. Голова была тяжелой, как свинцовый шар. Тело оставалось таким же неподатливым. Пошевелив ногами, Серебровская сообразила, что она привязана к кровати и не может не только встать, но даже и повернуться, чтобы занять более удобное положение. Ей хотелось пить, и, услышав негромкое бормотание рядом, она повернула голову в сторону источника звука.

– Простите, у вас нет воды? – спросила она темноволосую растрепанную женщину на соседней кровати. Та ничего не ответила, словно и не слышала вопроса. Она продолжала бормотать, глядя на выбеленный потолок.

– Вы меня слышите? Как вас зовут? – Катя не оставляла попыток, понимая, что, кроме этой странной женщины, ее никто сейчас не услышит. Она лежала в незнакомом месте, связанная по рукам и ногам, без малейшей надежды на помощь. Но соседку больше интересовала трещина, змеящаяся по потолку, чем бледная напуганная Катя.

– Эй, кому там спокойно не лежится?! – раздался голос из-за изголовья. Он принадлежал полной заспанной женщине в белом халате, которая, прошлепав по полу несколько шагов, остановилась рядом с кроватью Екатерины. – Что тебе?

– Я хочу пить, – попросила Серебровская. – И развяжите меня, пожалуйста.

Женщина в халате мотнула головой, должно быть, выражая согласие, и куда-то ушла. Катя облегченно вздохнула. В голове шумело, словно она летела на самолете, тупая надсадная боль терзала руки. Она ждала, что ее развяжут и поговорят с ней хоть несколько минут, разъяснят, куда она попала и чего ей ждать. Несмотря на леность сознания, которое отражало реальность кое-как, Екатерина уже поняла, что она не в аду, а, скорее всего, в тюрьме или в больнице. Но что с ней произошло, она не помнила и надеялась, что женщина в мятом халате ей все объяснит. Та появилась спустя несколько минут, еле волоча шлепанцы по полу и зевая. В руках у нее не было ни кружки с водой, ни ножниц, чтобы разрезать путы. Она принесла шприц и, не говоря ни слова, задрала подол рубашки и обнажила бедро Екатерины.

– Постойте! Что вы собираетесь делать? – не успела спросить та, когда острая игла впилась ей в тело.

– Так надо, – сказала женщина, а Катя, проваливаясь в забытье, успела-таки сделать вывод. Она в тюремной больнице, стало быть, она кого-то убила. Вот только кого и за что?

Ответы на эти вопросы она нашла утром, когда солнечные лучи бесцеремонно вырвали ее из плена сна без сновидений. В палате было оживленно. Соседка стояла у окна и раскачивалась из стороны в сторону, словно разговаривая с сиренью, грозди которой упирались прямо в стекло. Она была косматой и неряшливой, в неприлично коротком халате, открывающем мертвенно-бледные ноги с рваными узлами вен. Кончив раскачиваться, странная женщина повернулась к Кате, но скользнула по ней взглядом так, словно перед ней был неодушевленный предмет, такой же, как стол или тумбочка.

Теперь Катя могла слышать и других женщин, их голоса и смех раздавались где-то за изголовьем. Она почувствовала запахи пищи, отчего к горлу подошел комок. Она не помнила, когда ела в последний раз, но голода не ощущала.

– Ой, смотрите-ка, кто у нас проснулся! – Рядом с ней остановилась высокая молодая женщина в белом халате. Лицо ее не казалось Кате ни злым, ни недовольным, и она решилась на вопрос.

– Можно меня развязать? – Ей казалось, что нет ничего важнее того, чтобы вновь почувствовать себя свободной, хотя бы от пут.

– А вы будете себя хорошо вести? – спросила женщина.

Катя не стала интересоваться, как она вела себя раньше и чем провинилась, просто кивнула головой. Видимо, это убедило врача, потому что через несколько минут ее развязали. Однако Серебровская чувствовала себя червяком, который может только елозить по поверхности. Прошли, казалось, десятилетия, пока она смогла сесть на кровати и опустить ноги на пол. В голове шумело, каждая клеточка тела изнемогала от боли. Екатерина схватилась за дужку кровати, боясь упасть.

Женщина в белом халате никуда не торопилась. Она стояла у подоконника, за спиной у нее колыхалась от ветра сирень. Она рассматривала Екатерину как подопытного кролика.

– Как вы себя чувствуете? – спросила она наконец.

– Честно говоря, не очень. Такое впечатление, что по мне проехался трактор, – проговорила Серебровская и тут только обратила внимание на свои руки. Они были перебинтованы на уровне запястий.

Видимо, от врача не укрылось ее изумление, когда она рассматривала руки, словно видя их в первый раз.

– Что это? – Катя перевела взгляд на доктора. Та не спешила отвечать, видимо ожидая, когда пациентка сама все поймет. – Я… что?

В мозгу яркой вспышкой мелькнуло воспоминание: бритва, кровь, боль. Но то, что всплыло в памяти потом, было страшнее, чем ванна, наполненная кровью. Она увидела растворяющуюся в дверном проеме спину Аркадия.

– Да, вы сделали глупость, – подтвердила врач, но Катя уже не спешила с ней соглашаться. Ее душевная боль была сильнее физической. – Почему вы не захотели жить?

– От меня ушел муж, – глухо сказала Серебровская.

– Ну и что?

– Как ну и что? – Кате казалось, что ее единственная фраза объясняет все, что вопросов к ней быть не может. Но, видимо, женщине в белом халате ее мотив не казался достаточно веским.

– От вас ушел муж, ну и что? Он расстался с вами, а вы попытались расстаться с жизнью. Вот я и спрашиваю: почему?

– Кроме него, у меня никого нет.

– У вас нет детей?

– Нет.

– А родители?

Родители? Катя только что вспомнила о них и удивилась, что не испытывает ни малейших угрызений совести перед ними за свой поступок. Видимо, врач сейчас будет ее упрекать за эгоизм и черствость.