Пусть умрут наши враги - Александр Шакилов

Зил шагнул к рептилусу:

– Слышь, жаба, а ну-ка дай нож.

Рептилуса аж перекосило от такой наглости.

– Дам. Лезвием в живот дам.

– Было уже, придумал бы что-нибудь новенькое, – Зил постучал себя пальцем по виску и указал на рептилуса. – Или нечем придумать?

Хэби мгновенно оказался рядом. Спровоцировав его атаку, Зил с легкостью парировал удар ножом в живот и, перехватив кисть полукровки, вывернул ее так, что пальцы Хэби сами собой разжались. Нож упал на мокрую землю. Хэби потянулся за ним, и Зил ударил его в челюсть коротко, хлестко, чтобы, не повредив себе руку, вырубить полукровку. И чуть не рассчитал удар. Хэби упал на колени, но будучи все же в сознании, поднял оружие и направил его в пах лешему.

– Прекратить! – рявкнул тайгер.

Зашипев гадюкой, на которую наступили, рептилус остановил лезвие ножа у самого мужского достоинства Зила.

Тайгер подошел к рептилусу неспешно, как хозяин к смиренному рабу.

– А теперь сделай, как попросил мой новый ученик Зил. Дай-ка ему нож. И живо.

Рептилус нехотя подчинился. С едва слышным чмоком нож отлепился от присосок на его пальцах.

Клинок был вовсе не из металла, материал другой, какой-то непривычный, но при этом не вызывающий отторжения, хотя Зил терпеть не мог мертвые вещи. У основания костяной рукояти были вырезаны фигурки двух неизвестных Зилу животных, идущих след в след, длиннохвостых, длинношеих и с восьмью когтистыми лапами.

– Любуешься? – прошипел рептилус. – А рукоять-то из кости чистяка сделана.

Ладонь враз стала скользкой, Зил едва не выронил нож. Как-то слишком быстро он начал воспринимать полукровок как нормальных людей, а они не такие, они – убийцы, ублюдки, в них нет ничего человеческого. Он крепче сжал рукоять. Из чего бы оружие ни сделали, оно послужит благой цели.

…Однажды маленький Зил в лесовнике далеко от дома подвернул ногу и сам идти не смог. Тогда батя Лих соорудил волокуши, на которых Зила притащил домой. Батя мог бы и на руках принести его, – теперь-то Зил это понял – но он хотел научить своего малыша, как можно перемещать раненых.

Что ж, урок теперь пригодился.

Предварительно попросив прощения, он ножом нарубил – лезвие острое, крепкое – длинных стеблей подсолнуха, которые соединил между собой с помощью надрезов и перемычек так, чтобы получились не волокуши, а носилки, потому что с волокуш Траст – он ведь без сознания – попросту свалится.

Когда леший закончил, полукровки были все еще рядом.

– Косточку свою ждешь, да, жаба? – Зил бросил нож рептилусу под ноги.

Хэби ловко подхватил нож за рукоять у самой земли.

– Помоги, – вместе с Лариссой леший уложил рыжего здоровяка на носилки. – Раз-два-взяли!

Крякнув, подняли его. И чуть не уронили.

– Ну, толстый, ты и толстый! – натужно выдохнула блондинка.

Зил заставил себя не думать о том, что затея с носилками обречена на провал, ведь вдвоем они Траста далеко не унесут.

– Чего ждем? Не надо стесняться. Впрягаемся, – скомандовал Фелис.

Подвинув Лариссу и Зила, Хэби и Шершень взялись за ручки носилок.

* * *

Прежде чем свернуть в последний коридор, генерал Барес перешел от юношеского бега на четырех лапах к степенной поступи старца.

У входа в зал заседаний Совета ему, вытянувшись по стойке «смирно», отсалютовали гвардейцы-рептилусы. Он не удостоил их даже взглядом. Жабы – они и есть жабы, нечего их баловать.

– Генерал Барес! – торжественно представили его, будто здесь хоть кто-то не был знаком с Баресом Непобедимым-И-Неустрашимым.

Скрипнув клыками, он прошествовал в святая святых Минаполиса, круглое помещение, бетонные стены и потолок которого – толщиной в три десятка мер – были изнутри обшиты многослойной броней. Ни одна бомба не продырявит эту защиту, ни один пороховой заряд не подорвет. Единственные двери, ведущие в зал заседаний, были под стать прочей обстановке: бронеплиту ничем не раскурочишь, к тому же массивные петли не скрипели – небось прихвостни генерала Корсуна регулярно их смазывают, опасаясь выслушать смертельно нудный разнос в случае «допущения окисления».

Барес не имел привычки запираться и всячески презирал в других эту потребность – просто потому, что терпеть не мог отрывать свою пушистую задницу от насиженного кресла. Но прочие собравшиеся в зале были иного мнения о задницах и дверях. И потому удивительно, что его появление не стало сигналом для гвардейцев затворить вход. На все-все-все заседания Барес всегда – всегда! – являлся последним и при этом никогда не опаздывал, будучи неприлично точным, – не раньше, не позже, а только вовремя! – чем немножко, самую малость, гордился. Остальные – ха-ха-ха! – приходили заранее, будто опасаясь, что им не достанется места.

Игнорируя взгляды и робкие приветствия, Барес проследовал к большому круглому столу в центре зала. Точнее – к своему стулу, на спинке которого висел плед. Его стул почему-то был не единственным до сих пор пустующим.

Мебель жалостно скрипнула под напором полосатого тела. Да, это не любимое кресло, способное выдержать десяток таких, как Барес… Хорошо, хоть гвардейцы вспомнили о его почти что романтической привязанности к толстым одеялам. Первым делом он хорошенько укутался, не надеясь, впрочем, согреться и уже скучая по камину под боком.

Соратники, те, с кем он провел плечом к плечу все эти годы, пролетевшие так быстро, считали Бареса несносным склочником и грубияном и потому старались держаться от него подальше. Вот и стулья свои заранее отодвинули – с намеком, что старый плешивый кот для них не авторитет. Глупцы, какие же глупцы!.. Но, если совсем уж честно, Бареса более чем устраивало, что рядом пусто и никто смрадно не дышит в его сторону, ведь зал и так провонял старческой немощью.

Барес кинул взглядом по сторонам. Да уж, не только у него тряслись верхние лапки, не только его шерсть поредела и засеребрилась. Жалкое сборще дряхлых маразматиков, возомнивших, что они – величайшие воины современности, а потому нацепивших на себя разгрузочные жилеты, погоны, медальки, ножны и прочие побрякушки.

– Генерал Корсун! – прозвучало от входа.

Вот чей стул пустовал, вот кто опоздал на заседание Совета.

Барес обратил свой взор к двери.

Вообще-то рептилусы двигаются мягко, будто перетекают с места на место, но это в молодости, когда они еще похожи на чистяков и даже по меркам людишек вполне симпатичны. В преклонном возрасте они становятся самыми уродливыми из полукровок: мало того, что тела их обрастают жиром, так еще конечности безобразно истончаются, а щеки обвисают вместе с уголками рта, что объясняет, почему чистяки называют рептилусов жабами. Вот посмотришь на генерала Корсуна – вылитая жаба и есть. И не говорит, а квакает что-то глупое.

Вот как сейчас.