Шок-школа - Павел Астахов

Ну, и где тут у нас тот ферт, который Треф?

Я этого уважаемого господина, конечно, вызывала, но предполагала до него опросить еще кучу народу. Школьного доктора, психолога, охранника, маленькую злую фею-директрису, председателя родкома первого «А», родителей учеников – мне представлялось, что из шкафа Шоко-школы вывалится еще немало скелетов.

Но «самого Трефа» мариновать в какой-либо очереди было немыслимо, и это ясно дал понять суровый взгляд Анатолия Эммануиловича, который он мне послал перед тем, как плотно закрыть дверь зала суда. Хитрюга такой: мне послал строгий взгляд, Трефу – добрую улыбку, а потом удалился – все, он ни при чем.

Что ж, слово господину Трефу.

Признаться, я смотрю на него – и любуюсь. Аркадий Осипович превосходно выглядит, великолепно держится и будто не в суде свидетельствует, а на международном форуме выступает.

Речь его льется плавно и завораживает, уже через пару минут я ловлю себя на том, что даже мне хочется согласно кивать в такт. В зале многие уже кивают. Дамы смотрят на Трефа влюбленными глазами, шоко-школьные вообще в тихом восторге – к ним как будто божество сошло. Даже у Натки, предводителя враждебного Шоко-школе воинства, на лице появляется выражение доброжелательного интереса!

Я вынуждена признать, что Аркадий Осипович сокрушительно обаятелен и способен очаровать кого угодно.

Мало того, господин Треф весьма умен и прекрасно понимает, что весь этот процесс – вынос сора из избы.

Явно желая, чтобы скелеты и дальше тихо таились в темных углах Шоко-школы, Аркадий Осипович легко и непринужденно предлагает Натке и всем обиженным родителям компенсацию.

– Не в качестве признания вины Шоко-школы, а исключительно в виде жеста доброй воли и особой любви к детям! – напевно журчит его плавная речь, успокаивая, утешая… гипнотизируя. – Для нас чрезвычайно важен каждый ребенок! Мы любим всех детей! Они же – дети – не виноваты, что их уважаемые родители по причине собственной огромной занятости не разобрались в нашей прогрессивной системе.

Я открываю рот – мне как раз интересно побольше узнать об этой «прогрессивной системе», но не успеваю задать вопрос. Аркадий Осипович посылает мне извиняющуюся улыбку, прижимает руку к сердцу – мол, простите, не могу остановиться! – и продолжает свою пламенную речь с повышением тона.

– Конечно же, я сам не специалист, но, как опытный и успешный руководитель, высоко ценю профессионалов! И никогда не буду им подсказывать, как и что делать!

Со стороны шоко-школьных уже доносятся тихие всхлипы: кто-то растрогался и прослезился. Краем глаза я отмечаю всплески белых платочков.

Ну, Треф, ну, оратор!

– Педагогике не учат, педагогами рождаются, – задушевно говорит Аркадий Осипович. – Мы берем в нашу школу только талантливых прирожденных педагогов. Я жалею лишь об одном, что сам в свое время не имел таких учителей. Сейчас был бы лучше, умнее…

Куда уж умнее, думаю я, тщетно давя в себе ростки восхищения этим незаурядным человеком.

А Треф продолжает, обращаясь к Натке и ее воинству:

– Поверьте, деньги не имеют значения! Самые простые проблемы – это те, которые можно решить за деньги. А вот принципиальные вопросы невозможно купить, решить за деньги и оценить. Принципы бесценны. Этому тоже надо учить.

Взгляд на нахохленного Бехтеревича:

– Мне жаль, что уходят учителя, но это производственный брак, выгорание, усталость.

Взгляд на Натку:

– Жаль, что уходят дети, но это неизбежно. Ведь рано или поздно они все равно уйдут. Еще раз подчеркиваю, – изящный полупоклон в мою сторону, – при всем уважении к суду, приличные люди никогда не встречаются здесь для выяснения отношений. Но раз уж так случилось, то мой долг как учредителя – решить этот вопрос и прекратить обсуждение в таком формате. Прошу суд принять мое заявление и решение…

Я окидываю взглядом зал и понимаю, что речью Трефа присутствующие сражены наповал.

Женщины вздыхают. Бехтеревичу явно не по себе, он смущен и отводит глаза. Вешкины, Бондаревы-Суриковы, Натка – все разводят руками. Они потеряли весь пыл и задор, готовы принять предложение Трефа, согласны на компенсацию.

Я вынуждена утвердить «мировое соглашение» сторон и прекратить исковое производство.

– Это победа! – ликуют Крупкина и ее коллеги.

– Это победа! – радуются Натка и ее соратники.

У меня странное чувство. Вроде бы все довольны – такая редкость в судебном процессе! – надо радоваться, а я кривлюсь, как человек, отчетливо ощущающий в бочке меда вкус дегтя.

Уже направляясь к выходу, сияющий Аркадий Осипович Треф оборачивается и, встретившись со мной взглядом, задорно подмигивает.

Уж себя-то самого он своей пламенной речью не обманул. Аркадий Осипович прекрасно понимает, что это он – победитель.

За дверью Трефа встречает Плевакин, пожимает ему руку, поверх плеча Аркадия Осиповича показывает мне большой палец – мол, молодец, все правильно сделала.

– Довольна? – спрашиваю я Натку уже вечером.

Мы с ней сидим все в том же итальянском кафе. Пьем кофе с коньяком, едим пирожные, но на праздничные посиделки это мало похоже.

– Угу, – кивает Натка. И вздыхает: – Должна быть довольна. Треф все признал, компенсировал, выплатил… Так почему у меня ощущение, что он нас всех «сделал»?

– Потому что принципы, как совершенно правильно сказал Аркадий Осипович, бесценны. А мы их только что продали, – бурчу я.

Натка ковыряет пирожное. Я угрюмо смотрю в свою чашку. Там непроглядный мрак – сегодня я пью американо.

– Его грядущее – иль пусто, иль темно, – бормочу я памятное еще со школьных лет, лермонтовское.

Про какое это поколение?

У меня неприятное ощущение, будто сегодня мы с Наткой без боя сдали территорию, которую придется отвоевывать Сашке с Сенькой.

– Так, все, минута уныния закончена! – бодрится Натка. – У нас все прекрасно! Ты ко всеобщему удовольствию завершила процесс, мне вернули потраченные деньги, Сенька отлично себя чувствует в обычной районной школе… Кстати! – тут она неподдельно оживляется. – Я говорила, что в нашей новой школе конкурс чтецов проходит только сейчас? Районка же, внеклассная работа через пень-колоду, про конкурс вспомнили в последний момент, но нам это на руку. Сенька как раз успел записаться и завтра будет читать своего Додырчика! Ты придешь?

Конечно же, я приду: Плевакин мной доволен и отпустит на пару часов по личному делу.

– Вот! – Натка повесила диплом в резной рамке на гвоздик и отступила, любуясь делом рук своих. Вернее, наших: гвоздик заколачивал Сенька, рамку отыскала на чердаке я, диплом распечатала на принтере Сашка. – Кра-со-та! Шик и блеск!

– В реале диплом еще круче, он с золотом и серебром, – сообщила Сашка. – Наш принтер не передает всей красоты. Печалька!