В Коктебеле никто не торопится - Людмила Мартова

Идущая рядом с ним Полина была ему интересна. Вся целиком. Каждый поворот ее головы открывал ему что-то новое. Он будто шел по широкой, чуть извилистой, засаженной густыми кустами дорожке в старом парке. Могучие кроны деревьев переплетались у него над головой. Где-то вдалеке пели птицы. Дорожка петляла, и каждый ее изгиб дарил маленькую тайну, открывал маленький секрет.

В том, как эта женщина спала, ела, дышала, слушала, чуть наклоняя острый подбородок и распахивая большие серые глаза, было так много неизведанной прелести, что с каждым ее движением он ненадолго переставал дышать.

Она и в постели была все время разная. То скромная, как монашка, то неумелая, как школьница, то яростная, как тигрица, то откровенно бесстыдная, как жрица любви. Они провели вместе уже несколько ночей, и каждый раз она открывалась ему чуть по-новому, и от этого сводящего с ума разнообразия, от волшебной ее многоликости ему хотелось плакать и рычать одновременно. Когда она была рядом, он терял голову и подозревал, что эта данность больше никогда не изменится.

Она печалилась, что не любит Цветаеву. Она, затаив дыхание, читала на стене музея Грина историю его многочисленных женитьб, она, немного стесняясь, гладила блестящий на солнце, захватанный тысячью рук ботинок Айвазовского у входа в картинную галерею, явно загадывала желание.

До конца ее отпуска оставалось четыре дня, и он не представлял, как именно будет устраивать свою жизнь дальше, чтобы не терять это случайно найденное у подножия Кара-Дага сокровище, драгоценный розовый опал, который станет его амулетом и оберегом до конца жизни.

То, что она не сможет переехать к нему, это понятно. Этот стойкий оловянный солдатик, искренне считающий себя в ответе за всю семью, никогда не бросит маму с сестрой на произвол судьбы. Ну что ж, значит, он переедет к ней. В конце концов, его в родном городе ничего не держит. Мама с отчимом будут пестовать возвращающуюся домой Лариску, которой нужна будет вся их любовь и забота, чтобы отойти от случившейся трагедии, а он легко устроится на новом месте. Слава богу, с его профессией работать можно где угодно.

– Пони, ты из какого города? – спросил он, чтобы сразу прикинуть возможные последствия переезда, финансовые в том числе.

Она ответила, и он даже остановился от изумления, которое было настолько сильно, что поглотило все остальные мысли и чувства. Это был его город. Тот самый старинный русский город с узкими улочками, сбегающими к Волге, Кремлем из красного кирпича, знаменитым на всю страну еще дореволюционным драмтеатром, в котором он родился и вырос.

– Ты чего? – с тревогой спросила она, когда он замер столбом посредине феодосийской набережной. – Случилось что-нибудь?

– Эге-гей, – вдруг заорал он, не в силах сдержать рвущиеся наружу эмоции. Крик его поплыл над набережной, расположенным под ней пляжем, улетая куда-то вдаль, туда, где кончалось синее море. Люди заоборачивались на них, пряча тревогу на лицах. Сейчас вообще все легко впадали в тревогу, почти панику. Время такое.

Испуг был написан на личике Полины так явно, что он устыдился на минуту своего мальчишеского порыва, но, все еще не в силах угомониться, подхватил ее на руки и закружил, закружил в безумном радостном танце. Она даже отбиваться забыла от удивления.

– Мы с тобой из одного города, Пони, – сказал он, поставив ее на землю и немного отдышавшись. – Ты слышишь, я тоже там живу!

– Не может быть. – Ее глаза расширились настолько, что зрачки стали казаться ненастоящими. – Этого не может быть, Никита.

– А вот может, а вот может. – Он дурашливо кривлялся, чувствуя, что кровь у него превратилась в шампанское с веселящими пузырьками. – Должно же было мне повезти впервые в жизни! Я никогда даже в лотерею не выигрывал. А тут взял и выиграл. Тебя выиграл, Пони.

– Я не верю. – Глаза ее вдруг наполнились слезами. – Я не верю, Никита. Этого не может быть. Со мной не может случиться такого, чтобы было так хорошо. Если мы из одного города, значит, после конца отпуска мы не расстанемся навсегда? Мы сможем видеться. Не ВКонтакте, а по-настоящему видеться. И для этого не нужно будет экономить деньги на билеты, думать, как выкроить лишний выходной, чтобы все успеть. Нет, я не верю. Этого не может быть, потому что не может быть никогда.

– Мы с тобой будем не просто встречаться, – пообещал он ей. – Мы будем с тобой вместе жить. Даже не думай, что ты сможешь от меня избавиться.

– Я не хочу от тебя избавляться, – тихо призналась она. – Я уже несколько дней мечтаю о том, чтобы остаться рядом с тобой навсегда. Ты не думай, я не навязываюсь тебе, но…

– Зато я тебе навязываюсь. – Он привлек ее к себе и нежно поцеловал в беззащитный уголок губ. – Пони, я тебя люблю. Я хочу, чтобы ты ждала меня с работы. Чтобы я ехал домой и знал, что там ты меня ждешь. Всегда.

– Вас ожидает гражданка Никанорова, – уже весело подхватила она, смутно ощущая в его последних словах какую-то неправильность, но не желая сейчас заморачиваться над тем, что именно резануло ей слух. – Когда я была совсем маленькая, был такой фильм.

– Помню, – кивнул Никита. – Там играли Гундарева и Брондуков.

– В общем, папа всегда потешался над мамой после этого фильма. Он ее звал «гражданка Никанорова». Много лет звал. Это было такое ласковое семейное прозвище. – Слезы полились у нее из глаз и закапали на белую майку. – Никита, он бы тебе понравился. Мне так жалко, что он не дожил до нашего с тобой знакомства, не узнал, какой ты. Он бы был за меня спокоен, я знаю.

– Он и сейчас за тебя спокоен, – серьезно ответил Никита.

Внезапно оба почувствовали, что зверски проголодались, и уселись в первом попавшемся уличном кафе. Полина отметила, что цены здесь тоже вполне доступные. Ее дурацкая щепетильность вгоняла ее в краску каждый раз, как Никита за нее платил, поэтому есть она старалась мало, как птичка.

– Если у тебя что-то с аппетитом, или ты решила сесть на диету, то это одно, – между делом заметил Никита, когда она сделала до смешного скромный заказ: салат и котлету «по-киевски» без гарнира. – Но если ты судорожно считаешь, не объешь ли ты меня, то это глупо. Можешь быть уверена, что свою жену я прокормить обедом вполне в состоянии.

Полина залилась краской, сама не зная, от смущения или от восторга, вызванного этим коротким, но таким емким словом «жена».

Никогда и никому она не признавалась в том, что мечтает о штампе в паспорте. Точнее, даже не о штампе, как таковом, а именно о физическом состоянии замужней женщины. Когда есть к кому спешить домой. Есть кому варить супы и печь пироги. Есть от кого рожать детей. Мальчика и девочку. Умненьких и непоседливых.

В глазах всех своих знакомых она была достаточно эмансипированной для того, чтобы поднимать свою независимость на щит. Но в глубине души мечтала только об одном – чтобы у нее была такая семья, как у папы с мамой. Родители всегда любили друг друга. Полина выросла с этим убеждением, и ее вера в родительскую любовь не пошатнулась ни разу. Они всегда все делали вместе – копали грядки на даче, готовили скромный ужин, ходили на утренник к Полине, несли свой крест, заботясь об Оле.