Полковники из МУРа - Алексей Макеев

И в этот момент раскатисто жахнул выстрел. Левое плечо Стаса словно обожгло огнем. Он инстинктивно рухнул на землю, отполз в сторону и, подняв голову, осмотрелся.

Впереди, на фоне закатного неба, четко вырисовывался силуэт перевернутой машины, а рядом с ним – гротескная расползшаяся фигура ожившего Колюни с коротким карабином в руках. Он пошатывался и ступал не очень уверенно, но тем не менее шел вперед, высматривая в сгущающейся темноте белый наряд Крячко.

Только теперь Крячко смог в полной мере оценить дьявольскую выдумку господина Сомова. Нарядить жертву в белое – это был гениальный в своей простоте ход. Крячко светился в темноте, как фонарь. Колюне даже при разбитой голове не составляло труда отыскать свою цель.

Вторая пуля взрыла землю перед самым носом Крячко, третья прожужжала над ухом. Он понял, что пора менять позицию, и открыл ответный огонь, метя противнику по ногам – одного мертвеца на сегодня было вполне достаточно.

Простреленное плечо онемело – Крячко не чувствовал руки. И все сильнее начинала кружиться голова. Стоило бы попытаться остановить кровотечение, но у Стаса просто не было на это времени.

Он даже в Колюню, кажется, не попал. Тот пер вперед как танк – медленно, но неуклонно, не обращая внимания на пули – может быть, после удара по голове он стал хуже соображать. Нужно было что-то делать.

Улучив момент, Крячко поднялся и, пригибаясь, побежал к лесу. Ему казалось, что он мчится изо всех сил, но Колюня без помех успел вскинуть карабин и наскоро прицелиться.

Пуля прошила Крячко на бегу лодыжку. Он споткнулся, упал, но тут же в горячке вскочил и на одной ноге допрыгал до спасительных зарослей. Вслед ему опять грохнул выстрел, но пуля только стремительно прошелестела по листве, не причинив ему вреда.

Крячко прорвался через какие-то кусты, лавируя из последних сил между деревьев, углубился в рощу и там, споткнувшись о торчащий из земли корень, полетел на землю, ударившись раненым плечом о поваленный ствол дерева. От боли он сразу же потерял сознание.

Очнувшись, Крячко первым делом проверил, где пистолет. Пистолета не было. Видимо, при падении он выронил его, и теперь в темноте найти его не было никакой возможности. Крячко выругался про себя и прислушался. Ему показалось, что рядом кто-то бродит, треща сучьями.

Так оно и было – слух его не обманул, но почему-то звуки доносились откуда-то сверху. Крячко удивился этому обстоятельству, но потом сообразил, что он попросту свалился в поросший молодыми деревьями овражек, и это его спасло. Сверху он был совершенно невидим.

Дождавшись, когда шаги Колюни удалятся немного, Крячко достал из кармана зажигалку и, щелкнув ею, посмотрел на часы. По его прикидкам, без сознания он валялся не менее получаса. Значит, дела обстоят хуже, чем он надеялся.

Крячко попытался подняться, но ноги не слушались его. При малейшем движении начинала бешено кружиться голова. «Вот влип, – спокойно подумал Крячко. – И телефон наверху остался. Если дело так пойдет и дальше, к утру я тут сдохну – от холода и кровотечения. Так что, хочешь или не хочешь, Крячко, а надо выбираться! Хоть на зубах…»

Во-первых, он попытался перевернуться на живот. Это оказалось неимоверно сложно, но, собрав все силы и действительно едва ли не вцепляясь зубами в землю, он сумел это сделать. Потом он обессиленно уткнулся лицом в траву и несколько минут лежал неподвижно, приходя в себя.

Следующий этап был гораздо сложнее – Крячко предстояло подняться по склону оврага с помощью всего двух конечностей: левая рука и правая нога были не в счет.

Он нащупал в темноте над собой ствол тонкого деревца и, намертво вцепившись в него, начал подтягивать вверх непослушное тело, обливаясь потом и уговаривая себя не падать в обморок.

В конце концов это ему удалось. Остановившись, чтобы передохнуть, Крячко вдруг услышал, что шаги Колюни быстро удаляются в сторону. Это придало ему оптимизма, и Крячко, удвоив усилия, снова принялся ползти наверх, цепляясь за сучья и ветки.

В какие-то моменты ему делалось совсем плохо – все плыло перед глазами, а голова наполнялась оглушительным похоронным звоном. Крячко ронял голову на сырую землю и долго отлеживался. Постепенно все приходило в норму, и он снова отчаянно карабкался наверх.

Время тянулось так медленно, что Крячко никак не рассчитывал выбраться из своей ямы до рассвета. Поэтому он очень удивился, когда вдруг подъем закончился, вес собственного тела перестал тянуть его вниз и он смог улечься совершенно горизонтально. Некоторое время он так и лежал, отдыхая и не веря своему счастью.

Однако лежать долго было опасно. Крячко и без того основательно промерз и потерял много крови. Сейчас ему во что бы то ни стало нужно было двигаться.

Процесс перехода в вертикальное положение оказался почти непосильным делом. Крячко несколько раз падал, но снова вставал, цепляясь здоровой рукой за смолистые лапы кривой сосенки, росшей на краю оврага. Наверное, он наделал много шума, но, к его счастью, никого поблизости не было – похоже, его преследователь вернулся на шоссе. Во всяком случае, он никак себя не обнаруживал.

Поднявшись, Крячко неожиданно осознал, что двигаться он уже не может – у него просто не осталось для этого сил.

Крячко осторожно опустился на землю и сел, привалившись спиной к дереву. Его трясло.

«Ладно, Крячко, – сказал он себе. – Отдохни и думай, что делать! За тебя этого никто делать не станет. Думай!»

Но ни подумать, ни отдохнуть ему не дали. Со стороны шоссе вдруг послышался многоголосый рев моторов, сквозь частокол стволов замелькали лучи фар, а потом захлопали дверцы и тревожно забормотали голоса.

Крячко напряженно всматривался в темноту, с некоторым удивлением осознавая, что ушел совсем недалеко и по-прежнему находится рядом с дорогой. И чем больше он всматривался, тем яснее ему становилось, что положение его ничуть не улучшилось, а люди, которые только что подъехали, вовсе не желают ему добра.

Ливанский оторвал голову от подушки в тот момент, как раскрылась входная дверь. В глазах его отражалась тревога, почти паника, но выглядел он, по мнению Гурова, совсем неплохо. Во всяком случае, лучше, чем в день ареста. Не было причин не верить врачам, но Ливанский не слишком-то походил на больного.

Вот напуган он был изрядно. Гурову даже показалось, что Ливанский ждал его прихода. Ну, может, не его именно, но какого-то неприятного визита он явно опасался. Поэтому и повел себя соответственно. Для начала он решил спрятаться за агрессией.

– В чем дело? Кто вы такой? – вызывающе спросил он, уставившись на Гурова злыми глазами. – Я болен. Что за ночные допросы? Сегодня не тридцать седьмой! Я буду жаловаться! Это вам даром не пройдет!

Врач, дежуривший в ночь по больнице, индифферентно пожал плечами – у него имелось устное распоряжение начальства не вмешиваться, и он не вмешивался. Дежурный офицер же сказал заботливо: