Шассе-Круазе - Тамара Кандала

Но аккуратная Барбара не забыла…

Лора усадила ее, нарядную и возбужденную, в свою машину, и они двинулись навстречу своей погибели…

Габриэла умолила Карла заехать за ней, чтобы отправиться на выставку вместе.

– У меня может не хватить мужества. Я могу струсить в последний момент. Ты должен отрезать мне путь к отступлению, – убеждала она его. – Я просто не уверена в своих силах. Мне не только страшно, но и стыдно. Ведь она ждала меня все эти годы. Какое я могу найти оправдание такого предательства?

– Ей не нужны твои оправдания. Ей нужна ты. Эти дети не умеют судить и обвинять. Они умеют только любить. И они счастливы, когда кто-то соглашается быть объектом их любви. Анжела любит тебя все эти годы. Она ждет этого дня, как мы, взрослые, ждем появления на свет первого ребенка. И каким бы он ни родился, мы будем его любить.

– И это ты говоришь мне? Бросившей свое больное дитя? И пытавшейся забыть о его существовании?

– Ты не была взрослой. Ты сама еще была ребенком. Возможно, не совсем обычным. Сейчас ты повзрослела. Не меняются только глупцы и подлецы – ты не относишься ни к тем, ни к другим. – Карл и сам не был уверен, что его дочь не передумает в самый последний момент. Конечно же, он согласился сопровождать Габриэлу и присутствовать при первых минутах их встречи.

Он посадил ее, дрожащую, в свою машину, не позволив до этого выпить ни капли, даже «для храбрости». – Такие вещи должны делаться на абсолютно трезвую голову.

И они двинулись навстречу своей погибели…

Томки волновалась ужасно, что было ей несвойственно. Последние две недели она почти безвылазно провела со «своими детьми», как их мысленно теперь называла. С момента, как она начала работать с ними и близко общаться, в ней произошли какие-то изменения – на биохимическом уровне, как она была уверена. У нее появилось сначала робкое, потом все более твердое ощущение понимания смысла. Того самого, за которым все гоняются. И, в связи с этим, некой уверенности в нужности своего существования, чего ей не давало до этого никакое другое занятие, включая искусство. Она осторожно, на зуб, прощупывала это новое чувство и убеждалась, что оно и есть самое важное и настоящее из всех остальных. И к ней, само собой, пришло решение – усыновить ребенка из приюта. Вернее, двоих. Чтобы не мучиться выбором, она решила взять двух самых маленьких – полуторагодовалого мальчика, которого они нашли с Лорой в кустах в парке (бог послал), и трехлетнюю девочку-аутенка. И собиралась сегодня объявить о своем решении двум близким людям, Лоре и Карлу.

На стоянке машин, специально отведенной для VIP-ов, Томки встретила своего прекрасного раскаявшегося «апостола» с саксофоном в футляре, который небрежно болтался у него за спиной, и, взяв его под ручку – и обручившись таким образом со своей смертью, – отправилась навстречу своей погибели…

У Девочки сегодня был самый счастливый день в ее жизни. Карл нашел, наконец, ее маму и сегодня привезет ее прямо на выставку. Именно в этот замечательный день. Как же мама должна быть рада познакомиться со своей дочкой, ведь теперь о ней, о бедной, будет кому заботиться. И как мама только жила без нее, своей Анжелы! Кто же ее любил? Может быть, Карл? Ведь ее мама, так же как и она, Анжела, его дочка. Теперь Анжела будет любить их обоих… может быть, маму даже немножко больше, ведь Карла она любила уже и до этого, а маму будет любить с самого начала, так сильно, как ее никто никогда не любил. И жалеть. И еще девочка знала, что мама обязательно будет плакать. И даже написала ей немножко стихов:

Взрослые плачут слезами,

Взрослые плачут глазами.

Маленькие плачут сердцем.

Маленькие плачут жизнью.

Но если взрослый плачет, как маленький,

Значит, он и правда плачет.

Почему-то Анжела была уверена, что маму нужно не только любить, но и жалеть. Карла можно было просто любить, а маму, так же как и беспомощную подопечную малышню, нужно еще и жалеть. Но это ничего, у нее, Анжелы, любви и жалости столько, что на всех хватит. И звать она маму будет по имени. На тот случай, если мама стесняется такой некрасивой дочки, чтобы никто не догадался, что она ее родственница, пусть думают, что Анжела ей просто знакомая девочка. Главное, что мама сама будет знать, что Анжела ее настоящая дочка. А Карл так и сказал – ты ее настоящая дочь. А Карлу она верила, он никогда ее не обманывал. Это же не его вина, что он так долго не мог найти ее маму. Вон у других таких детей мам и вовсе нет. Габриэла. Такое красивое имя. Анжела сделает все, чтобы мама могла ею гордиться. Сегодня ей даже доверили перерезать ленточку, как самой старшей и ответственной. И она совсем-совсем не волнуется. Не то что вся эта малышня, которая чуть не визжит от счастья. И Анжела знает, что все пройдет хорошо, хоть у нее почему-то и болит сегодня весь день голова. И сон она видела какой-то странный – кровькровькровь. Но Томки сказала, что она, Анжела, ее главная помощница. И поэтому ей доверят открыть выставку. А еще будет живая музыка, пообещала Томки. Так и сказала, «живая». А Анжела никогда еще не видела живой музыки. Но Томки она верит, Томки тоже никогда не обманывает.

Анжела расчесала свои длинные белокурые волосы на прямой пробор и распустила их по плечам – так люди не сразу увидят ее лицо. Подумают, какие красивые волосы у этой девочки, может, она и вправду ангел. Не зря же ее так назвали. И Анжела, отвернувшись от зеркала, отражавшего ее не такое, как у всех, лицо, счастливо рассмеялась.

А сейчас нужно помочь собраться малышне, она и так завозилась тут со своими счастливыми мыслями.

И Анжела, решительно тряхнув головой, отправилась навстречу своей и их, малышни, погибели…

Портреты были повсюду – висели на стенах, стояли на мольбертах и даже свисали с потолка, прикрепленные к особым реям неразличимыми глазу нитями. Фотографии плавали в воздухе, поворачиваясь разными ракурсами к зрителю и выглядели абсолютно живыми, постоянно меняющими выражение лиц. Казалось, все действо, так искусно придуманное и исполненное Томки, наполнено совершенно особым, неким высшим смыслом – необычные лица этих доверчивых мудрецов, которые верили в непрерывность и милосердие бытия и обмануть которые было бы бесчеловечно, в буквальном смысле переворачивали душу.

Огромный зал мэрии был наполнен людьми. Народ, обычно присутствующий на вернисажах чисто формально, люди, приходящие в основном потусоваться и выпить шампанского со знакомыми и полузнакомыми, – все совершенно завороженно передвигались в пространстве и, задрав головы, смотрели, смотрели и не могли оторваться.

Вот-вот должны были подъехать мэр города и министр культуры. Именно их Питер и ждал.

А пока Питер обозревал толпу – своих будущих жертв. Вон семейка со своим дебильным ребенком. Притащили его сюда, чтобы показать несчастному, что он не одинок. Мамаша – этакая толстозадая тетка с тонкими поджатыми губами, чопорная и глупая гусыня, наверняка из тех баб, которые давали в школе кому непопадя, забеременели примерно лет в пятнадцать, родили урода и ударились в религию. И отец – краснорожий бугай, трахнувший когда-то по пьяни смазливую девчонку и оказавшийся в западне.