Плохие бактерии, хорошие бактерии. Как повысить иммунитет и победить хронические болезни, восстановив микрофлору - Мартин Блейзер

После публикации первой работы Уоррена и Маршалла появилась группа «хеликобактериологов». По всему миру проводились собрания, многие получили немало штампов в паспортах. Каждый год европейское сообщество собирало конференцию по H. pylori, где присутствовали гастроэнтерологи, микробиологи, патологи и их студенты; к середине 90-х количество посетителей измерялось уже тысячами. Горячая поддержка фармацевтических компаний, готовых влиться в новое «движение», стала важным стимулом для проведения собраний.

В 1996 и 1997 годах, когда я выдвинул идею о существовании «хороших» хеликобактеров, диапазон реакций был где-то между недоумением и презрением. Помните: хорошая H. pylori – мертвая H. pylori. Нобелевская премия, полученная Уорреном и Маршаллом в 2005 году, тоже не сильно помогла моему делу, хотя комитет дал очень продуманную формулировку, связанную с открытием H. pylori и ее роли в течении пептической язвенной болезни. Великая революция, которую произвело открытие бактерии, разрушила догму, что причина язв – стресс и связанная с ним гиперактивность. Но ее место заняла не менее радикальная догма: H. pylori должны быть уничтожены.

Врачи, искренне считавшие, что делают доброе дело, избавляясь от H. pylori, пациенты, беспокоившиеся из-за «инфекций», и фармацевтические компании, которые всегда рады распространять свою продукцию, в частности антацидные препараты (одни из самых коммерчески успешных лекарств в мире), вместе создали каток, которым готовы раздавить древний микроб. Несмотря на то что язвенной болезнью страдает относительно немного людей, каток получает все более мощный импульс к движению.

Тем не менее я считаю, что в конце концов мы поймем вот что: экологическая перемена таких масштабов – исчезновение H. pylori – несет с собой множество последствий, как хороших, так и плохих. Работа сформировала мои мысли и сделала меня таким, какой я есть сейчас: я беспокоюсь об исчезновении многих микробов из нашего древнего бактериального наследия. Сколько других организмов исчезает или уже исчезло?

Коллеги по-прежнему устраивают «консенсусные конференции», в основном спонсируемые фармацевтическими компаниями, на которых постоянно добавляют все новые категории людей, у которых нужно устранить H. pylori. Основная практика по-прежнему звучит как «Выявить и вылечить». Военная аналогия этой фразы – «Найти и уничтожить». Повсюду люди боятся присутствия бактерии в желудке, а врачи считают себя обязанными избавиться от этого патогена. Несмотря на публикацию наших результатов во многих ведущих журналах, я так и не смог ничего изменить в практике.

Тем не менее эти идеи нашли отклик в сообществах микробиологов и экологов. Поскольку моя команда сыграла важную роль в доказательстве, что H. pylori – патоген, меня приглашают на многие собрания, в университеты, а также включают в состав ведущих ученых обществ. В своих статьях я перестал называть бактерии инфекционными. Это процесс колонизации – бесчисленное множество организмов поступает с нашим телом точно так же и счастливо живет там многие годы. В этом я точно уверен.

Кроме того, время на моей стороне, правда выйдет наружу, и мы научимся назначать персонализированное лечение: решать, у кого H. pylori уничтожать, у кого – сохранить, а у кого – восстановить. Мы движемся в верном направлении, но в современной медицинской практике слишком много контрпродуктивных стимулов, и она слишком инерционна – особенно когда речь заходит о «священных коровах».

Мы ехали по проселочной дороге, судя по карте, это был самый короткий путь к Чичен-Ице, большому доколумбову городу, построенному майя. Дорога была сухой и пыльной, но неплохой. За кустами то и дело виднелись крыши домов. Не считая дороги, на обожженном солнцем пейзаже не было заметно особых следов технического прогресса. Тем не менее когда-то Юкатан был одним из центров цивилизации, объединявшей миллионы людей и продержавшейся несколько веков. Теперь же неподалеку от большого ритуального городища все поросло унылым, монотонным кустарником.

Тут я увидел на дороге двух детей. Проезжая мимо, мы успели рассмотреть их лица. Это были чистокровные индейцы майя, с черными как смоль прямыми волосами и широкими, гладкими чертами лица, точь-в-точь как на фресках и скульптурах майянских стел. Но сразу стало понятно, что что-то не так. Эти ребята, им было, может быть, лет восемь и одиннадцать, были слишком тяжелыми. Даже жирными. Я бы не удивился, увидев таких на дороге в Арканзасе, Огайо или Баварии, но здесь, на Юкатане, это стало шоком.

«Оно добралось даже сюда», – сказал я Глории, ехавшей со мной. Супруга была в курсе, что я изучаю ожирение, так что сразу поняла, о чем разговор. Я удивился, как далеко распространилась эпидемия – добралась даже до отдаленных районов развивающихся стран. Позже, когда я рассказал об этом эпизоде одному из коллег по Нью-Йоркскому университету{138}, он ответил, что видел нечто подобное в Гане: «Когда я начал там работать лет тридцать назад, главной проблемой детей было недоедание. Сейчас – ожирение».

Почему люди по всему миру становятся крупнее? Впервые за всю историю человечества перекормленных стало больше, чем недокормленных. Каждый третий взрослый в мире страдает лишним весом. Каждый десятый – ожирением. К 2015 году, по оценкам Всемирной организации здравоохранения, количество толстяков перевалило за 2,3 миллиарда – эта цифра равна населению Китая, Европы и США, вместе взятых. Дети и подростки тоже стали тяжелее, причем, куда ни посмотри. Люди едят больше плохой еды и не делают зарядку?

Как врача и ученого, изучающего человеческое здоровье, меня одновременно беспокоит и занимает вопрос, почему люди толстеют. И я нашел несколько многообещающих, как мне кажется, идей, которые помогут дать ответ. Но, прежде чем перейти к ним, хочу обсудить родственный вопрос, который и привел меня к этим ответам: почему люди по всему миру становятся выше?

За последние сто лет во многих странах увеличился средний рост. Когда я спрашиваю других, почему это так, большинство отвечает: мы стали лучше питаться. С этим трудно спорить. В развитых странах уж точно едят больше, чем раньше, хотя вот лучше ли рацион – отдельный большой вопрос. Голод как стихийное бедствие остался в прошлом. В этом смысле питание действительно улучшилось, и я не принижаю важность этого. Но как и всегда, больше всего меня интересовал вклад микробов в человеческое развитие.

Несколько лет назад я вспоминал исследование, проведенное в 1964–1973 годах Леонардо Матой, микробиологом и экспертом по здравоохранению из Костариканского университета. Оно было посвящено связи между недоеданием и инфекциями у детей из Санта-Мария-Кауке, деревни в Гватемале{139}. Тогда детская смертность была поразительно высокой – около 96 смертей на 1000 рожденных детей, сравните с 6 смертями на 1000 детей в современных США. Санитарная обстановка плохая, дети страдали от множества диарейных заболеваний. Мата и его коллеги обнаружили, что чем чаще у детей была диарея, тем медленнее они росли. Чем больше болезней, тем ниже они были. Работа подтверждалась другими обширными данными, но конкретно его исследование привлекло мое внимание, потому что результаты были очень ясными.