Созвездие Козерога, или Красная метка - Диана Кирсанова

– Да щас! Надо ж человеку знать. Вот, Галочка, случился этот дефолт, и все у нее пошло прахом, магазин, товар, квартира – все! До последней ниточки, до дна все пришлось продать, чтобы с долгом расплатиться. Эти ребята, у которых в долг она брала, они шутить не любят, чуть что – прирезали бы, и ребятеночка б не пожалели. Я знаю, мне племянник сказывал, у него тож какие-то дела с ими… Ну во-от. Все Нонка спустила, только и осталось у нее денег, чтобы в бараке поселиться. С тех пор и живет. И как ведь живет? Ненавидит нас всех жутко, как будто это мы виноваты, что она из князей да в грязь! На дерьмо прям исходит. Из комнаты своей специально носу не кажет, чтобы с нами не встречаться. Образованная! Тьфу, – сплюнула Фрося, так крепко чокнувшись с Ванюхиным, что самогон частично выплеснулся на скатерть. – Не люблю я ее, прости, господи.

– А кто любит? Я, что ль, обожаю фрю эту прокисшую? – Слесарь одним махом опрокинул мутную жидкость. На глазах у Ванюхина моментально выступили слезы, он икнул и захрустел огурцом. – Ядреный ж ты самогон делаешь, Фрося, аж шибает… А про Унтершу я те так скажу: я, хоть и мирный мужик, а рожу ее холеную рано или поздно начищу. Еще раз откроет она на меня хайло – убью паскуду. В стенку головой вобью.

– Ну, ну. Не больно-то. Мальчонку хотя б пожалей.

– А большой сын у нее? – спросила Галка с сочувствием.

– Погоди… лет двенадцать.

– Какое там, – возмутился Серега. – Он в восьмой класс в сентябре пошел! Не меньше четырнадцати, выходит. Это он выглядит заморышем, а по годам-то парень почти взрослый. Я пару раз его до школы подвозил, осенью. Жалко было глядеть, как он грязь месит. Школа-то на другом конце города.

– Гляди! – пьяно удивилась Фрося. – Пятнадцатый год! Это ж жених почти что.

– А отец? Отец мальчика? – не успокаивалась Галя. – Что ж он их кинул в такой-то беде?

– Пес его знает, где отец. Здесь его никогда не было. Да и там… Сбежал он от такой лярвы, как пить дать. Или она сама его замордовала.

– А может, и не было его никогда, – предположила Фрося. – Может, от проезжего молодца родила она пацаненка.

– Та не! От какого проезжего? От профессора, как минимум. Очки у него какие, видала? Точно, от профессора…

– Да не от профессора, а от бандита!

Гости пьяно заспорили, зашумели, и Серега, которому в этот день хотелось быть в центре внимания, «прекратил базар», одной рукой прижимая к себе Галку, а другой проворно наполняя стаканы. Вскоре об Унтерше и ее сыне никто и не вспоминал. За столом – «Шумел камыш, деревья гнулись», из-за острова на стрежень выплывали расписные челны, вдоль по Питерской поскакала удалая тройка…

* * *

В последующие дни, ввинчиваясь в барачную жизнь уже на полноценных правах молодой жены, Галя на собственном опыте убедилась, какой непростой характер у Нонны Изотовой.

Женщина жила в самой дальней комнате и почти совсем из нее не выходила, даже в магазин за продуктами бегал Виталик. Но если и случалось Изотовой появиться на людях, без скандала никогда не обходилось. Стоило только кому-то из соседей не посторониться, пропуская ее вперед, или, возвращаясь с колонки, случайно зацепиться ручкой ведра за унтерский подол – скандал загорался сразу. Женщина вспыхивала как порох, срывалась на крик, шея покрывалась багровыми пятнами.

– Ненавижу!!! – кричала она, запуская руки во всегда растрепанную прическу. – Ненавижу вас всех, всех до одного! Будьте вы прокляты!!!

– Пошла ты на… – отвечал ей кто-то из закаленных коммунальной жизнью соседей. – Щас «психушку» вызовем, истеричка. Года на три тебя запрут – хоть воздух очистится!

– Твари! – вопила Изотова, топая ногами. – Ничтожества! Отбросы! Вас всех надо расстрелять, как бешеных собак!

– Это кто бешеный-то? – отвечали ей с насмешкой.

Женщина срывалась с места, хлопала дверью, и участники свары еще долго с удовлетворением вслушивались в доносившиеся до них глухие рыдания: «Твари, твари… Ненавижу…»

У Гали хватило понятия догадаться, что Нонна Изотова мучилась не столько от соседства с невежественными и крайне необразованными людьми, сколько от своего унизительного положения «разорившейся аристократки», от полного краха всех надежд, от того, что жизнь не удалась, от полной невозможности вырваться из нищеты, которая оскорбляла ее куда больше, чем ту же неприхотливую тетю Фросю. Из комнаты она могла не выходить неделями, но и в этом уединении женщина не знала покоя. Галя несколько раз слышала, как она истошно кричала на сына за какие-то совсем ничтожные проступки.

– Кретин! – надсаживалась мать и рыдала, рыдала со всхлипами, кашлем, судорожными вскриками, как по мертвому. – Боже, какой кретин! Ты такой же идиот, как твой отец! Ты весь, весь в него!! Господи, за что ты меня так наказываешь, что я тебе сделала, господи…

Сердобольная Галина сделала было пару попыток если не подружиться, то хотя бы сблизиться с несчастной, но та отвергла предложенную дружбу с такой поспешностью, с такой оскорбительной смесью презрения и брезгливости, что Галя долго потом краснела при одном только воспоминании об этом.

А мальчик Галке нравился. Хоть он и перенял, не мог не перенять, от матери такое же хмурое выражение лица и смотрел всегда волчонком, исподлобья, но было в этом маленьком не по возрасту человечке в больших взрослых очках что-то очень трогательное. Опасаясь непредсказуемой реакции матери, на сближение с мальчиком Галина не шла. Но всегда сочувственно провожала взглядом его невысокую большеголовую фигурку.

…Они с Серегой готовились справить пятый год совместной жизни и раздумывали, кого еще, кроме соседей, можно позвать на это торжество, когда в дверь постучали. Постучали осторожно, даже робко, как не стучал никто из знакомых.

Откинув щеколду, Галя с изумлением смотрела на Виталия. Он стоял по ту сторону двери, сосредоточенно разглядывая носки своих порыжелых от старости ботинок. Юноша (Галя знала, что в этом году он закончил школу и провалил экзамены в институт, по каковой причине с Нонной случился приступ астмы на почве истерики) попросил у нее ключ от сарая. Сарай этот считался общим на всех обитателей барака, но пользовался им только Галин муж – держал там солярку, машинное масло, инструменты и запчасти.

– Я там… мопед хочу поставить… мопед куплю, – выдавил из себя молодой человек. – Надо проверить – войдет ли. Дайте ключ, пожалуйста.

Ключ от сарая, помеченный куском грязной веревочки, висел на вешалке для полотенец. Галя сняла его и отдала парню, удивившись тому, как сник Виталий, едва только ключ лег ему на ладонь.

– Словно воздух из него выпустили, – сказала она, заметно грустнея. – Смотрит на это ключ, посерел весь… Повернулся и пошел. Сгорбился, ноги даже приволакивал… – Галя глубоко-глубоко вздохнула и вытерла рукавом халата повлажневшие глаза. – Больше я его и не видела.

– Погодите, – заторопилась я, – вы хотите сказать – не видели живым? Ваш муж говорил, будто вы Виталия и… обнаружили.