Крот против оборотня - Сергей Зверев

– У нас во Франции по поводу этого ожерелья идут научные дебаты, – продолжил Легар, – но никто не решается установить и признать возраст этого изделия. Есть основания полагать, что оно изготовлено или скифами, или еще во времена Александра Македонского в Персии, а потом уж попало в Киевскую Русь. Видимо, вы, мадам, придерживаетесь этой же версии, как ученый-историк?

– Тем не менее, – тут же вставила Анна, – название «Рубиновые слезы» за ожерельем укоренилось по аналогии с древними источниками. Только непонятно, о каком именно украшении говорится в этих источниках.

Наконец все разошлись и разъехались. Антон какое-то время топтался в кабинете Анны, пока она перебирала папки. Пять минут назад он присутствовал при разрешении двухдневного отпуска, данном руководством Анне Славиной, и тут же предложил отправиться где-нибудь посидеть, выпить чашечку кофе, но Анна странным образом замкнулась и сейчас делала вид, что Антона в комнате нет.

– Аня, – позвал он, – ты сейчас где? В прошлом или в будущем? Если хочешь, чтобы я ушел, я уйду. Но я хотел бы поговорить с тобой, кое-что объяснить.

Она вдруг оторвала взгляд от своих папок и посмотрела на Антона. В ее глазах было столько грусти и растерянности, что он невольно сел на стул. Ведь недавно все было нормально, совсем недавно Аня вела себя как сильная женщина, несмотря на то что ей пришлось пережить. И вот…

– Что с тобой?

– Со мной распутье, – тихо сказала она. – Знаешь, бывает так в жизни, что эта дорога не нравится и эта не годится, а идти больше некуда.

– Так не бывает, – уверенно возразил Антон. – Просто иногда из-за кустов и деревьев не видно до конца всей дороги, конечной цели. Надо просто хорошенько расспросить об этих дорогах, понять, к чему тебя приведет каждая из них.

– А ты, оказывается, философ. Не знала, что в полиции работают философы.

– Аня, я писатель. Давай так всем и будем говорить, хорошо? Это не самое главное, что нам следует обсудить. Тебя ведь что-то мучает.

– Меня пригласили поработать в Лувр, – вдруг сказала Анна. – Контракт на пять лет для подготовки совместной монографии. Потом возможна постоянная работа. Они получают несколько грантов от ЮНЕСКО.

Они сидели в кафе, в котором не так давно состоялся их первый разговор, первое свидание за пределами музея. Как много всего произошло за это короткое время. Антону было тяжело говорить, но он постарался убедить Анну, что ей следует соглашаться. Приглашение в Париж – это для нее как для ученого очень много значит. Это ее жизнь! Кажется, она все здраво рассудила, но все равно ей было чисто по-женски грустно и обидно, она прекрасно понимала, что между ними ничего быть не может.

Надо было этот настрой сломать.

– Аня, а расскажи, чем закончилась та история, – попросил Антон. – Что стало с любовью Путислава, что стало со Стожаром и Синеокой? С Анной понятно, она ведь стала королевой Франции…

На сердце у Путислава было неспокойно. Или тоска совсем изгрызла, или предчувствие нехорошее. С Анной Ярославной он так и не повидался перед ее отъездом. Ни к чему это. Его дело князю служить, ее доля царствовать в иных землях. Так Богом определено, и не человеку против Бога идти. Возы отправились, они будут идти долго, несколько месяцев. Потом по весне пойдут еще возы с книгами, платьями. А сама Анна сейчас выезжает из Золотых ворот Киева в сопровождении посольства.

Путиславу хотелось гнать коня во весь опор, чтобы уехать подальше от этого места, чтобы не думать и не видеть этой дороженьки, по которой увезут навсегда любимую. Полсотни с Горыней ушли вперед дня на два. Они поглядят, что да как в лесах на пути обозов. Но сам Путислав никак не мог заставить себя уйти. Он ехал по следам больших колес и думал тяжкую свою думу.

Олеко выскочил из-за поворота дороги на своем черном как смоль коне. Изо рта у коня хлопьями летела пена, но пена не белая, а розовая. Конь захрапел, дрожа стройными ногами, и повалился на траву. Молодой дружинник ловко соскочил с седла и приземлился на ноги. Только теперь Путислав увидел, что в шее животного торчит короткая толстая стрела, а вся черная шея в темной крови, смешанной с потом. Верный конь до последнего скакал, повинуясь воле хозяина, пока не свалился.

Олеко попятился, борясь с собой. Ему явно хотелось броситься к коню, но помочь несчастному животному было уже нельзя. Юноша повернулся к сотнику, едва сдерживая слезы горечи.

– Там разбойники! Много, чуть ли не сотня. Они налетели, как туча. По всему, ждали обозы. И откуда ж они? Не совладают с ними, побьют всех, обозы растащат.

Путислав улыбнулся страшной улыбкой и потянул саблю из ножен. Вот что ему было нужно, вот чего он жаждал сейчас больше всего. Сечи кровавой, схватки, сшибиться с любым врагом в чистом поле, потешить десницу. А там… так, как Бог рассудит. Кому слава, а кому сыра земля.

– Дружи мои! – закричал Путислав, оглядываясь на молодых воинов. – Душегубы-разбойники, воры посягнули на княжеское добро. Защитим княжево, постоим за добро и честь государеву! Навалимся лавой, покажем друг дружке, кто во что горазд и кто сильнее, кто с сабелькой и стрелкой тонкой ловок. Вперед, дружи мои, дети княжеские!

Ударив коня шпорами, хлестнув его по крупу плашмя саблей, он помчался к опушке, намереваясь срезать путь, высыпать на врага со стороны леса и опрокинуть его в реку. Сеча будет жаркой, врагов много, больше, чем дружинников. Но молодые вои за его спиной резвились, как дети. Для них сеча – лучший способ показать свою удаль. Убьют? Так все там рано или поздно будут. И жизнь воина – это блеск славы, блеск сабли да честной пир по правую руку от князя. Ветер и конь, свист стрелы да предсмертный крик врага – вот что ласкает слух и душу.

Лава выскочила с пригорка и развернулась веером, охватывая бьющихся вокруг возов людей с боков. Дружинники засвистали, заулюлюкали, завизжали диким половецким свистом, пугая ворога. У кого были луки, сдвинули колчаны на живот и стали осыпать разбойников стрелами. Стреляли часто, Путислав учил выпускать стрелу не реже, чем кукушка свое «ку-ку» прокричит на дереве.

Разбойный люд смешался, заметался. Пешие остались биться возле возов, а конные развернулись к дружинникам. Путислав первым врезался меж домотканых кафтанов и медвежьих шкур, нанося удары направо и налево. Конем сбил двоих, пока не оказался в самой гуще. Он крутился в седле, успевая отразить спереди и сзади чужие удары, щитом отбивал копья и мечи, отсекал руки, прорубал шелома и стеганые кожаные панцыри. Кровью забрызгало лицо, но не было времени вытереться. Во рту солоно от чужой крови, но душа сотника пела и гуляла, как на пиру. Бей, секи!

Обернулся по сторонам, когда уже понял, что стало пусто в поле и на берегу. Дружинники арканами ловили бежавших, добивали копьями с седел раненых, подцепляя кончиками мошну с поясов мертвых да подбирая красивое оружие. Пленников в Киев не возили, Ярослав боялся греха и смертью казнил редко. Но дружине своей частенько намекал, что вору, за руку схваченному, руку и секите.

Дружинники со смехом подняли на копья бородача, показывая удаль, на спор развалили двоих саблями от плеча до пояса. Один из разбойников оказался сильным и ловким воином. Когда из его рук выбили наконец меч, то тут же привязали к коням за руки и ноги. Но Путислав не дал порвать человека и велел подвести к нему.