Воскресший гарнизон - Богдан Сушинский

— ... И промысел твой, Господи, нам не понятен! — вознесла руки к небесам Софи Жерницки. — Неужели я нашла его?! Неужели он жив?!

— Так это и есть тот самый художник, картины которого вы демонстрировали в Бухаресте?

— Тот самый, майор, — конвульсивно сжала она руку Чеславского, заставив поляка заметить, что для разведчицы София слишком импульсивна и впечатлительна. — Теперь уже никаких сомнений — тот самый.

— Я попросту не знал, что он еще и художник, — как бы оправдываясь, объяснил Кароль.

— Из-за этого я могла не узнать, что Орест находится в «СС-Франконии»! Вот они — превратности судьбы! О его существовании Штубер знал еще в Одессе, поскольку имел возможность любоваться полотнами и скульптурными «Распятиями» Ореста. Сам барон к искусству явно не равнодушен, хотя и считает себя всего лишь «психологом войны». Когда вы виделись с ним в последний раз?

— Со Штубером?

— С Отшельником, майор, с Отшельником.

— Буквально несколько дней назад. Не думаю, чтобы за это время подземелье проглотило его.

— Мысли таковой не допускаю.

— Считаете, что именно Отшельник сумеет раздобыть схему «Регенвурмлагеря»?

— Теперь это уже не столь важно. Главное, что он жив. Этот человек дорог мне сам по себе.

— Но именно он, как человек, у которого есть доступ...

— Вряд ли стоит привлекать его к операции со схемой, — прервала майора Софи. — Таким талантом рисковать нельзя. Грешно и преступно.

— А что в этой войне не преступно?! — изумился майор, понимая, что запрет на привлечение к операции Ореста Гордаша лишит его шанса на раскрытие тайны «Регенвурмлагеря», которой он уже был по-настоящему увлечен.

— Все остальные грехи нам простятся, майор, кроме этого. Когда дело касается истинного таланта, Всевышний становится безжалостным.

Оказавшись у штаба «Регенвурмлагеря», лжефюрер основательно, придирчиво изучил подступы к нему, систему охраны и сигнализации, уточнил сектор простреливаемости встроенными в стену пулеметами. И по тем замечаниям, которые Имперская Тень делал в ходе осмотра, барон фон Риттер вынужден был признать, что воспринимаются они вполне профессионально. Затем, с той же тщательностью, лжефюрер осмотрел все три запасных выхода, ведущих: один — наверх, в каньон; другой — в нижний этаж подземелья, и третий — под Одер, в сторону Германии...

— Как глубоко располагается этот ваш нижний этаж? — поинтересовался он, стоя у открытого люка, к которому подступали широкие металлические ступени.

— На глубине трех метров. Причем там всего несколько складских помещений, общей площадью не более стадиона.

— То есть глубже проникать не пробовали... — задумчиво произнес лжефюрер Зомбарт, не отрывая взгляда от освещенный электрическим светом винтовой лестницы.

— В этом нет смысла. Опасно. Там могут быть мощные грунтовые воды, и еще черт знает что. Да и приказа такого не поступало.

— Вот именно, фон Риттер: хотелось бы знать, что там, в земных глубинах. Но понимаю, что сейчас не время, — пробормотал Зомбарт, отходя от люка. — Показывайте, что у вас еще интересного...

Барон фон Риттер был явно польщен вниманием фюрера к своему детищу, и вел себя, как подобает вальяжному хозяину огромного поместья, которому есть что показать высокому гостю и чем удивить его. Так было до тех пор, пока они не оказались в просторном кабинете коменданта.

— Здесь еще не так уютно, как хотелось бы, — начал было оправдываться фон Риттер. — Но в ближайшее время...

— В ближайшее время, — уселся Лжегитлер в стоявшее под стенкой низкое кресло,— вы будете думать не о том, как бы сделать свой кабинет уютным, а о том, как бы превратить его в хорошо укрепленную огневую точку.

— Этот кабинет?! — опешил комендант.

— Этот, и все остальные. В хорошо укрепленные точки, — постучал Имперская Тень указательным пальцем по столу.

— Я учту это, мой фюрер, — расстроенно молвил фон Риттер, явно не ожидавший такого поворота в суждениях Лжегитлера.

— Все подземные выработки, независимо от их мирного предназначения, должны рассматриваться вами как идеальные подземные доты, при штурме которых русские вынуждены будут положить десятки тысяч своих солдат. То есть тех солдат, которые предназначались бы для взятия Берлина и оккупации рейха.

— У наступающих подразделений здесь не будет простора ни для маневра, ни для укрытия, — поддавался влиянию магнетизма лжефюрера фон Риттер. — Ни одна пуля защитников «СС-Франконии» в таких схватках зря не пропадет.

Лжефюрер откинулся на спинку кресла и замер в такой позе, направив взор своих остекленевших глаз куда-то в подпотолочное пространство.

Барон хотел продолжить свои рассуждения, однако двойник фюрера вдруг словно бы вырвался из глубокого забытья, встрепенулся и, упираясь обоими кулаками в поверхность стола, проговорил:

— Мы должны готовиться к решительному отпору, комендант. Именно эти подземелья должны стать погибельными для десятков тысяч русских. Здесь они должны положить свои лучшие, наиболее боеспособные полки.

— Так точно, мой фюрер.

— В каждой штольне следует заготовить достаточно камня для быстрого возведения баррикад, — все увереннее входил в образ Имперская Тень. — Танки и самоходные орудия, которые будут установлены на каждой развилке и каждом перекрестке, тоже нужно обвести толстыми каменными стенами, превращая их в своеобразные крепости.

— Все ваши замечания будут учтены, мой фюрер, — стоял перед ним навытяжку комендант лагеря, так и не решившись зайти за свой служебный стол.

Чуть в стороне от них, у двери, ожидали окончания этой беседы Скорцени, фон Тирбах и Родль. Освещенные светом старинной люстры, доставленной в лагерь, очевидно, из какого-то разграбленного польского аристократического поместья, лица их оставались сосредоточенными и невозмутимыми.

Особенно пристально следил за поведением лжефюрера обер-диверсант рейха. Это был взгляд режиссера, впервые доверившего главную и очень сложную роль актеру, которого уже успели выставить из трех предыдущих театров за исключительную бездарность.

Возможно, сейчас обер-диверсанта как раз и настораживало то, что подопечный пока что ни разу не дал ему повода для разочарования. Осознав это, «режиссер» начал сомневаться уже не в таланте актера, а в собственном чутье и собственном режиссерском таланте. Когда в войска С С запускаешь двойника такого уровня подготовленности, неминуемо возникает сомнение: а не слишком ли он опасен? Не способен ли он выйти из-под контроля?

Так вот, сейчас, в эти минуты, Скорцени вынужден был сказать себе: «Зомбарт — опасен. Слишком опасен. Прежде всего своей амбициозностью. Человек, которого длительное время все его окружение пытается воспринимать в облике фюрера, неминуемо задастся вопросом: «А кто тут на самом деле Имперская Тень: я или фюрер? Кто достоин быть фюрером, а кто двойником?».