Шпион смерти - Борис Николаевич Григорьев

не известно куда исчезли завсегдатаи улиц — автомашины, как будто почуяв для себя неожиданную опасность.

Громадная свинцовая туча наплывала с запада и, несмотря на встречный ветер, стремительно приближалась к изнывавшему от духоты городу. Раскаты ухавшей за горизонтом громобойной артиллерии все чаще синхронизировались со зловещей пляской молнии, разрезавшей своими длинными огненными кинжалами сизое масло сгустившихся сумерек.

С шумом распахнулось, не выдержав напора воздуха, окно, и в номер ворвалась упругая струя прохлады. Она раскачала тяжелую хрустальную люстру «баккара» под потолком, перепутала страницы оставленной на прикроватной тумбочке книги, сбросила на пол повешенную на спинку стула пижаму. Фрам бросился к окну и, с трудом справляясь с ветром, закрыл обе его половинки на защелку. В комнате мгновенно наступила тревожная, как в идущем на посадку самолете, тишина. Она покалывала в ушах, сжимала тисками голову и отупляюще действовала на сознание.

Ветер утих так же неожиданно, как и возник из ниоткуда несколько минут тому назад. Город затаился, готовый покорно принять любые условия капитуляции от наступавшей неумолимой стихии. Прошла одна тягостная минута, другая, прежде чем по оконным стеклам бесцеремонно смачно зашлепали первые крупные пристрелочные капли дождя. Потом капли застучали чаще, дождь усиливался с немилосердной методичностью планомерного обстрела крепости, которую предстояло взять штурмом, пока, наконец, его пулеметное стаккато и непрерывный гром не обратились в сплошной ровный осадный гул, заполнивший собой все видимое и невидимое пространство.

Фрам стоял у окна и смотрел, как мутные потоки пенящейся воды, смывая грязь и забивая стоки, мчались по улице. Когда дождь закончился, он снова открыл окно и с наслаждением вдохнул в себя несколько целительных свежих глотков воздуха. Туча громыхала и полыхала уже где-то на восточных окраинах, она уже утратила свое устрашающее воздействие и на расстоянии воспринималась как хитроумное дополнение к воздвигнутой над городом красочной декорации, основным несущим элементом которой была накрывшая весь город огромная арка радуги.

«Трам-там-та-там!» — победно звучали в проозонированном насквозь воздухе последние аккорды героическо-какофонической симфонии.

От асфальта, как на модной эстраде, поднимались клубы пара. На улице появились первые прохожие. Это еще больше усиливало впечатление от прошедшей грозы как от только что сыгранного концерта, после которого зрители разбредаются по домам. Надышавшись вдосталь озоном, Фрам вернулся за стол, в задумчивости облокотил свою голову на обе ладони и стал тщательно растирать виски, чтобы заставить получше работать мозг, загипнотизированный естественным проявлением природы.

…Он прибыл в этот город три дня тому назад, строго следуя инструкции, которой его снабдил в свое время заботливый Центр. Москва, как всегда руководствуясь благородным желанием оказать помощь, попыталась втиснуть в прокрустово ложе сухих, но несомненно здравых рекомендаций все многообразие житейских ситуаций, которые постоянно подбрасывает оперативная деятельность нелегала. Вероятно осознавая все-таки несостоятельность такого подхода, составители инструкции закончили ее скромной фразой о том, что разведчик в конечном итоге должен сам оценить степень угрозы своей безопасности и действовать, «сообразуясь со складывающейся вокруг него обстановкой».

В начале своей карьеры, когда перед отъездом за «бугор» его знакомили с текстом инструкции, он не очень-то заострял свое внимание на деталях — главное, было усвоить и запомнить основные ее положения. А вот теперь конечная ее фраза ясно всплыла в сознании, вцепилась в него своей кажущейся банальной невинностью и простотой и не отпускала ни на минуту. Она-то и несла теперь для него главную смысловую нагрузку и составляла основной императив будущего поведения. В остальном, по своему содержанию, инструкция уже исчерпала себя, и он подошел к последней черте, отделяющей его запутанное прошлое от смутно-тревожного будущего.

«Жизнь — это миг между прошлым и будущим», — вспомнились ему слова популярной песни в исполнении Олега Ануфриева.

До сих пор, следуя рекомендациям Центра, он не располагал слишком уж большой свободой действий. Москва все за него продумывала и обо всем заботилась. Так и должно было быть: он всего лишь скромный актер на подмостках провинциальной оперативной сцены. Помимо него, в постановке участвует много людей, а он посвящен в замысел режиссера только в основных чертах. Но зато он хорошо выучил свою роль. Как играют другие актеры и что получается в целом на сцене, ему знать не положено. Это входит в компетенцию постановщиков Центра, к ним стекается информация со всех концов света, и только они обладают наиболее полной и достоверной информацией. Поэтому-то он не может подвергать сомнению указания Москвы и должен безусловно следовать ее инструкциям.

Все это так, но, однако, наступают ситуации, в которых нелегал должен принимать самостоятельные решения даже в очерченных рекомендациями Центра жестких рамках. Некоторые нюансы недоступны и всезнающему Центру, да Центр и не должен их знать, ибо они могут просто увести его далеко в сторону от заданного курса. Центр в этом смысле — это всего лишь обычный компас, учитывающий только основные параметры магнитного спряжения.

Еще неделю тому назад жизнь вращалась по заведенному кругу и, казалось, не предвещала никаких сюрпризов. Инцидент с Кассио был улажен, и можно было по-прежнему заниматься работой. Но беда пришла с другого конца.

Фрам, как всегда, в половине девятого пришел в офис и, усевшись за стол, по установленному им самим распорядку дня стал разбирать почту. Среди десятка писем и пакетов в глаза бросился характерный манильский конверт, на котором четким почерком были написаны его имя и фамилия. Письмо было отправлено из соседней страны. Отправитель сначала показался ему незнакомым — он явно не принадлежал к кругу немногочисленной клиентуры их фирмы. Все свои личные и деловые контакты он знал наизусть. Он вертел конверт в руках, не решаясь его вскрывать, а одновременно где-то от живота вверх стала комом подкатываться противная тошнота, вызывая обильное слюновыделение и спазмы в горле.

Письмо не имело никакого отношения к делам фирмы, но касалось самого животрепещущего для него вопроса. Это он понял, как только разорвал конверт и начал читать содержащееся внутри него послание. Условная фраза «конъюнктура на пластмассы на внутреннем рынке Скандинавии последнее время складывается не в пользу фирм-посредников» в сочетании с некоторыми другими ключевыми словами текста не оставляли никакого сомнения в том, что письмо отправили по указанию Центра и что повод, по которому оно было послано Фраму, не предвещал ему ничего хорошего.

Речь шла о его личной безопасности. Центр предупреждал его, что он не может больше оставаться в этой стране и должен немедленно покинуть ее, если, конечно, не хочет очутиться в руках противника.

Фрам почти на сто процентов был уверен, что не совершил никаких безрассудных действий и вряд ли своим поведением мог привлечь к себе внимание