Когда сбываются мечты - Барбара Делински

Но мне его очень не хватало. Я переживала тяжелейший период в своей жизни, и Броди был единственным, кто мог мне помочь. Он знал, что такое право посещения детей. Знал, какие муки я испытывала в разлуке с ними.

Суд утверждал, что у нас роман. Романа не было, но наши отношения незаметно изменились. Возможно, сказывались последствия этого абсурдного предположения, или повлиял тот факт, что я разошлась с мужем и теоретически стала свободной, или же между нами всегда существовало взаимное влечение, которого я раньше просто не замечала. Я знала только, что наша дружба уже не была столь невинной, как до суда. Мимолетные взгляды, быстрые мысли, легкие невинные прикосновения… Когда я осознала это, то испугалась.

Броди прав: между нами возникло нечто новое. Но я никак не могла уловить, что именно.

Я бы не сказала, что редко думала о Броди. Я хотела позвонить ему в четверг вечером и пожаловаться, что в предстоящий Хэллоуин умру от тоски. Мне все же очень хотелось провести этот день с детьми.

Я собиралась позвонить Броди в пятницу вечером после разговора с матерью и сестрой — они повергли меня в глубокое уныние. Меня умоляли приехать в Кливленд, а я не могла объяснить, почему это невозможно. Они начали настаивать. Сначала я расстроилась, потом разозлилась, а потом, как всегда, почувствовала себя виноватой до глубины души.

Я хотела позвонить Броди в субботу вечером. После проведенного с детьми дня я чувствовала невыносимую грусть. После игры Джонни я повезла детей на ланч, потом мы отправились в кино, потом на маяк, где я долго сидела с ними на третьем этаже, любуясь на волны. Кикит забралась мне на колени. Но мне хотелось подарить тепло и ласку не только Кикит, но и Джонни. Я потянулась к нему, но он отпрянул.

— Поговори со мной, — попросила я Джонни.

И он говорил, но совсем не о том, что наболело. Если же я касалась развода, он молча мотал головой или пожимал плечами. И когда Кикит попросила меня спеть что-нибудь, Джонни предложил «Никто не одинок», я поняла, как болезненно мой мальчик переживает наш с Дэнисом разрыв.

«Никто не одинок» — это была самая популярная песня нашей группы. Мы пели ее вместе с Дэнисом перед романтичными и наивными пожилыми людьми — она объединяла их, направляла и словно вела за собой.

Я хотела поделиться всем этим с Броди, но не осмеливалась позвонить ему — я больше не доверяла себе.

В воскресенье утром Броди принял у меня все дела. Я проснулась ни свет ни заря с ощущением полной безнадежности происходящего, поехала в мастерскую и начала извлекать оставшиеся поломанные прутья из кресла-качалки, к реставрации которого приступила неделю назад. Меня уже начинали раздражать зияющие дыры, поэтому я работала быстро. Не прошло и часа, как появился Броди с завтраком в руках.

Я бросила ему краткое «привет», поинтересовалась, почему он оставил машину за домом, где ее не видно из окна, и продолжила работать. Я старалась убедить себя, что Броди приехал сюда по своим делам, попыталась даже напустить на себя сердитый или хотя бы равнодушный вид, но не смогла. А когда он вынул теплые бублики, вегетарианский сыр и копченую рыбу и аккуратно разложил все по пластиковым тарелочкам на свободном краю верстака, я растаяла окончательно и призналась себе, что безумно голодна.

Как я могла отказаться от теплых бубликов с кунжутом, моих любимых (ну Броди, ну хитрец), и черного кофе с цикорием, который тоже обожала! А когда мой замечательный друг произнес: «Это была мерзкая неделя, а ты еще не сказала мне ни слова о том, как она прошла, начинай, я слушаю», — я не могла промолчать.

Я выложила ему все свое разочарование и всю боль. Да, моя душа познала и восторг от встреч с детьми, но его приходилось испытывать по расписанию. Я все никак не могла привыкнуть к этому пресловутому праву на посещение детей и нуждалась в помощи.

— У тебя с Джой это проходило так же тяжело?

Мы сидели на стульях за разделявшим нас верстаком. Броди небрежно вытянул ноги, а я закинула одну на другую. Он жевал уже третий бублик, и я, хоть убей, не могла понять, куда делись первые два.

— Тяжело, да, — ответил он, — но несколько иначе. Когда все произошло, моему браку исполнилось всего четыре года, а дочери только два. Это несравнимо с теми годами, которые ты провела с Дэнисом и детьми. Замужество и материнство стали, наверное, такой неотъемлемой частью твоей жизни, что потерю первого или второго ты переживаешь очень болезненно. — Броди замолчал, нахмурившись, а потом продолжал: — Что касается меня, я никогда не испытывал подобного. Мой брак оказался непрочным с самого начала. Мы надеялись, что рождение Джой сблизит нас, — он фыркнул. — Замечательно, правда? Господи, как же мы были глупы!

— Молоды.

— И это тоже. К тому же я постоянно пребывал в разъездах и командировках, потому что мы с Мери Энн гораздо лучше ладили, когда находились на расстоянии друг от друга и не дышали друг другу в затылок. Поэтому, когда наш брак развалился, я бы не сказал, что мне было необходимо видеть дочь каждый день.

Я познакомилась с Мери Энн, когда они с Броди только начинали встречаться. Мери Энн изучала юриспруденцию и делопроизводство. Мы с Дэнисом стали свидетелями на их свадьбе и встречались с ними несколько раз в год, когда они уже были женаты. Мы раньше всех заметили, что отношения между Броди и Мери Энн стали разлаживаться, поэтому их разрыв нас не удивил и не слишком расстроил. Мери Энн с гордостью считала себя интеллектуалкой. Она увлекалась изотерическими науками и окружила себя единомышленниками, которые к нам, простым смертным, не разбирающимся в таких высоких материях, относились с превосходством. Но я часто замечала, какую невыносимую скуку они испытывали в обществе друг друга. Мэри Энн занялась преподавательской деятельностью практически сразу же после рождения Джой и до сих пор не поменяла род своих занятий. Я не общалась с ней уже много лет.

И уже много лет я не говорила о ней с Броди. Поначалу упоминание о Мери Энн казалось мне нетактичным вторжением в личную жизнь Броди, а позднее и вовсе стало неуместным. Броди тоже избегал этой темы либо из тех же соображений, либо из теплых чувств к бывшей жене, которые заставляли его молчать. Но сейчас меня разобрало любопытство.

— Продолжай, — попросила я.

Броди сделал глоток кофе, — хотя содержимое его чашки, состоящее в основном из сливок и сахара, мало напоминало этот благородный напиток, и у меня в очередной раз проскользнула мысль, как он умудрялся сохранять такую стройную фигуру, — причмокнул губами, поставил чашку и сказал:

— Я был отвратительным отцом.

— Ты великолепный отец.

— Сейчас. Но не в момент разрыва. После развода суд назначил мне определенные дни для встреч с Джой, и я навещал ее. Не уверен, что стал бы делать это добровольно. А что касается дочери, она меня вообще боялась.

Я недоверчиво улыбнулась:

— Джой?

— Ей было всего два года, — проговорил он смущенно. — Пеленки, слюнявчики, косички — я вообще не знал, что мне с ней делать. Я столкнулся с этим впервые только после развода с Мери Энн. До этого подобными вопросами всегда занималась жена. Поэтому я сильно нервничал, когда забирал Джой, а она чувствовала это и изо всех сил цеплялась за мать, не желая ехать со мной, и бежала к Мери Энн со всех ног, когда я возвращал ее домой. Я чувствовал себя нежеланным гостем. Дочь не хотела находиться со мной. И я сказал себе: отлично, великолепно, я избавлю ее от своей персоны. И перестал их навещать, ожидая, что меня позовут обратно.