Рыба гниет с головы - Кирилл Казанцев

Это могло быть и маской вольнодумца. Вот с какого бодуна он сейчас поперся на улицу с неизвестным ему человеком, который хочет с ним о чем-то поговорить? Может, как раз надеется на взятку по одному из его дел? Или все-таки интуитивно верит в добро и хочет быть на его стороне? Так Леонтьев ему ничего такого в кабинете и не стал бы говорить, все это должен сказать Антон на улице. Вопросов было много.

К удивлению Антона, Леонтьев оказался хитрее, чем он ожидал. Он выманил следователя самым прозаическим способом. Участковый просто услышал, что Казанцеву куда-то надо далеко, на другой край города, а служебной машины во дворе не оказалось. Вот он под видом своего человека, который зашел в Следственный комитет, и вызвался его подбросить до места, потому что сам туда едет. Ничего подозрительного.

И только потом на улице они сказали следователю, что хотят с ним поговорить по одному из дел. Казанцев не удивился, не испугался. Он даже как-то с пониманием кивнул головой и предложил сесть на лавку. Только высказал беспокойство, что его никто никуда не подвезет, потому что понял, что его выманили из здания ради беседы. Леонтьев заверил, что обязательно отвезет, и разговор начался.

То, что Леонтьев местный полицейский, следователь поверил, потому что в здание Следственного комитета он без удостоверения не попал бы. И в то, что Антон лейтенант полиции из Екатеринбурга, он тоже поверил сразу. И разговор пошел у них нормальный, сразу о нарушениях, безобразиях, правда, без фамилий. Но Казанцев пообещал, что если из областного центра приедут, он показания даст сразу. Заело его все это до предела.

– Я знаю статистику, – кивнул следователь, – приходилось смотреть. Так вот, по статистике МВД, в год на полицейских поступает различных жалоб по стране около ста тысяч. А судя по официальным материалам проверок, я понимаю, что расследуется процентов пять. Тех, по которым возбуждаются дела и выносятся карательные решения, – единицы, а по остальным – отказные материалы.

– А здесь, – спросил Антон, – в Сарапинске?

– Да то же самое, – махнул рукой Казанцев. – Заявлений море, я имею в виду на действия полицейских, полученные повреждения, пытки. И сотни людей ходят по городу с уведомлениями об отказе в возбуждении уголовного дела со смехотворной мотивацией. Получается, граждане у нас приходят в полицию, где сами себя бьют, калечат, у них именно там просыпаются суицидальные наклонности. Невооруженным глазом видно, что парня там били.

– И следователи это знают, понимают, но все равно отказывают?

– Он же юрист, – пожал плечами Казанцев, – он, естественно, понимает, что своим отказом в возбуждении уголовного дела сам совершает преступление. Но найдите хотя бы один случай, когда следователя привлекли по статье 285 – «Злоупотребление должностными полномочиями». Нет такой практики!

– Но почему все-таки отказывают? Берут взятки, их заставляет начальство? Подкуплены мировым империализмом?

– Что, простите?

– Это я так, – поморщился Антон, – злая ирония.

– А-а! Понимаю, – усмехнулся Казанцев. – Как это еще мы не дожили до русского бунта – жестокого и беспощадного. Так, кажется, классики писали? Тут все просто, тут не надо искать глубоких корней, потому что все заложено в системе, все лежит на поверхности. Смотрите, следователи работают с операми из территориальных отделов, они раскрывают обычные уголовные дела. Это еще та работа, потому что дел на каждом следователе столько, что за день не перечитать содержимого папок. И у оперов столько же. А без оперов раскрывать, расследовать невозможно. Следователь сам не может лазить по притонам, у него нет агентуры, доверенных лиц, у него нет своих архивов с фотографиями, с приметами, много чего нет у следователя. Следователь – это бумажный человек, юридический, процессуальный. Он сидит, думает, дает оперативникам задания, а те приносят данные, зачастую доказательства. Самому следователю склонить подследственного в разговоре к признанию удается редко.

– А признание не является прямым доказательством, – поддакнул Антон.

– Конечно. Нужны улики, прямые, а не косвенные. А их добывают оперативники. И когда поступает жалоба на того же опера, получается ни много ни мало конфликт интересов. Это же надо понять, а понять трудно, если ты в этой кухне варился. Вы вот представьте, что работаете в типичном бандитском районе. На весь район два следователя, и все проходит через них. Все! А это еще тот объем работы. И представьте, что опера погуляли, немного перебрали и побили несовершеннолетнего по пьянке. Сильно побили – сломали руку. А следователи с ними работают. У них нет дружеских отношений, они не пьют вместе – это профессиональная совместная деятельность. И практически любой следователь, и я, и вы на его месте, насколько бы ни осознавали, что все обоснованно, но расследовать это не смогли бы.

– И? – с сомнением спросил Антон.

– Обычно должно быть так. Следователь идет к своему начальнику, идет к прокурору и заявляет самоотвод. Дело передают в другой район, там расследуют, передают в суд, суд дает срок. А на деле следователь обычно просто пишет отказ. Понимаете, не потому, что этот или тот опер плохие, а потому, что это система, в которой все постепенно выстраивается так и сводится к этому.

– Получается, что существуют какие-то вневедомственные симпатии, – хмыкнул Антон.

– При чем тут симпатии? – поморщился Казанцев. – Да, следователи и оперативники из полиции носят разную форму, но они друг другу почти родные, потому что делают бок о бок одну работу, работают на одну цель. Для следователей свои опера гораздо ближе, чем начальство Следственного комитета. Я был в Уфе на повышении квалификации по линии Следственного комитета и поговорил на досуге с ребятами. Так вот, сотрудники Управления собственной безопасности рассказывали, что на две трети материалов, которые они направляют в прокуратуру, выносятся отказы. Понимаете, даже само МВД готово от этих людей отказаться, а следователи их отмазывают. Это о чем-нибудь, а говорит.

– Система?

– Конечно! Вы служите в областном центре, да еще в аппарате областного УВД. У вас там, наверное, все несколько иначе. А здесь? Какой единственный критерий при приеме на работу в полицию? Претендент должен отслужить в армии. Больше ничего не спрашивают.

– Позвольте! – возмутился Антон. – А здоровье, а медкомиссия? В том числе и психиатр! Хотя вы правы: кандидат просто справку приносит, что на учете не стоит. А как у него с головой на самом деле, выясняется потом.

– Вот-вот. В полицию в районах сейчас идут те, кто больше ничего не может. В деревне работы нет, да и не хотят они работать. Идут, где власть. Когда у меня отец ментом работал, люди их вообще не боялись…

– Ваш отец был ментом?

– Был. Еще в начале девяностых. Советские кадры были и совсем другая милиция. Представляете, по любому вопросу люди спокойно обращались. Даже по вопросам, далеким от уголовных преступлений или правопорядка. Просто верили в защиту, в помощь, уважали.

– И вы по следам отца пошли в полицию?