Тайна Агаты Кристи - Мари Бенедикт

– Это не лучшая идея, – отвечает он. – Ведь Розалинда не понимает, что происходит. Она считает, что Агата уехала писать книгу и что полиция чересчур драматизирует, поскольку серьезно заблуждается по поводу ее местопребывания.

Мадж реагирует непривычно спокойно, он слышит, как она затягивается своей неизменной сигаретой.

– Давай я с ней поговорю. И решу сама.

– Мадж, в этом нет никакой необходимости. Она – моя дочь, и мне лучше знать, что для нее хорошо, а что – нет.

– Что, правда? – От ее едкого, жуткого хихиканья у Арчи по спине бегут мурашки. – Так же, как ты знал, что лучше для моей сестры? Когда завел интрижку и разбил ей сердце?

Когда мы с Розалиндой вернулись в Стайлз, на меня снизошло странное спокойствие. Признаться, в первые пару дней после отъезда Арчи в Лондон я с головой погрузилась в те руины, в которые превратилась моя жизнь. Мадж занималась Розалиндой, а в остальное время сидела подле моей кровати, где я спала в детстве, держала меня за руку и давала выплакаться. В состоянии невообразимой до тех пор опустошенности я лежала в постели и мысленно прокручивала те несколько эпизодов за последние два года – после нашего переезда в Саннингдейл, – когда я видела Арчи и Нэнси вместе, я высматривала признаки их тайной связи и предавалась мыслям о предательстве мужа. Но стоило мне покинуть Эшфилд и поездом отправиться в Стайлз, место, которое я теперь не считала своим домом, а лишь промежуточной станцией, плечи мои расправились, и я исполнилась решимости вновь построить нашу семью во что бы то ни стало.

Пока поезд с пыхтением ехал мимо буколических, залитых солнцем сельских пейзажей, словно дразнящих меня своей яркой зеленью и оптимизмом, я вдруг поняла, что Арчи – не тот человек, которого я в нем видела. Я его полностью выдумала. Где-то внутри я всегда отдавала себе отчет, что он не является полным воплощением характеристик, коими я наделила Гарри Рэйберна из «Человека в коричневом костюме», но насколько сильно он отличается от отважного, добродетельного мужчины, созданного мной на бумаге? Не имеет значения, – говорила я себе. – Арчи – мой муж, и я приму его таким, какой он есть, даже если это окажется не тем, на что я надеялась. К тому же он увлекся Нэнси, скорее всего, по моей вине. Разве не наказывала мне мама никогда не оставлять мужа надолго? И разве я не покинула его летом в эмоциональном и физическом одиночестве, погрузившись в свое горе? Даже в Испании он знал, что мои мысли и сердце заняты не им, а скорбью по маме.

В таком душевном настрое я оставила Розалинду на Шарлотту, которая только что вернулась в Стайлз после выздоровления отца, и села в свой «Моррис Каули». Когда у Арчи кончится рабочий день в «Австрале», я встречу его на выходе, увезу куда-нибудь на роскошный ужин и буду умолять вернуться в семью.

Арчи согласился на мое приглашение. Но с огромной неохотой и массой условий. Мы посидели в пабе где-то на отшибе (а то вдруг кто-нибудь из коллег Арчи случайно увидит наш эмоциональный диалог), выпили по рюмочке-другой – а я еще и поплакала, – и он согласился на трехмесячное испытательное примирение и на совместный отдых, чтобы только мы вдвоем. Идеальным местом для воссоединения мне виделись Пиренеи.

Заснеженные вершины, вид на которые открывался из пиренейского городка Гетари, при лунном свете выглядели еще божественнее, чем днем. Поначалу я подумывала о другом пиренейском городке, Котре, куда ездила с родителями в детстве. С годами моя память о той поездке ничуть не померкла – наши прогулки по тропам среди сосен, венчики ярких диких цветов, родители держатся за руки, гулкое лесное эхо отражает их смех. Но я забеспокоилась: даже если наш с Арчи вояж пройдет удачно, он все равно никогда не сравнится с тем удивительным летом. И сейчас, наблюдая за поведением мужа, я радовалась, что не стала портить воспоминания и вместо Котре выбрала Гетари.

Стоя у гостиничной кровати, где мы спали рядом, но без близости, я приподнялась на цыпочках, чтобы лучше разглядеть в окне наш известный своими источниками городок, иллюминированный в это время суток сотнями мерцающих свечей. Я открыла было рот, чтобы позвать Арчи полюбоваться живописным видом, но быстро передумала. За сегодняшним ужином в гостинице он делался все молчаливее – даже вторая бутылка каберне и тепло камина не смогли его разговорить.

Что я сделала не так на этот раз?

Его согласие отправиться со мной в Пиренеи поначалу показалось мне хорошим знаком – может, он откажется от безумной идеи уйти от нас к Нэнси? Но с тех пор, как мы приехали в этот колоритный горный уголок Иберийского полуострова между Биаррицем и испанской границей, общаться с ним день ото дня становилось все труднее. Первое время он охотно совершал прогулки, за ужином поддерживал разговор, пусть и состоявший из коротких реплик. Но на пятый день он словно лишился голоса и перестал вступать в какое бы то ни было общение, ограничиваясь лишь краткими «да» и «нет», а совместное времяпрепровождение стало сводиться исключительно к приему пищи.

Стоя в наших апартаментах, состоявших из спальни и гостиной, я озиралась по сторонам. Куда делся Арчи? По мере того как продвигался наш отдых, он пристрастился, молча выйдя из номера, устраиваться с книгой в одном из общих помещений гостиницы. Чтение в одиночестве сделалось одновременно его пристанищем и его бунтом.

Приоткрыв дверь, я выглянула в коридор, потом посмотрела вниз, в лобби, но Арчи нигде не было. Я вновь обследовала апартаменты, недоумевая, куда он мог исчезнуть всего за пару минут после ужина. Или отвращение ко мне погнало его прочь из гостиницы в местный паб? Но тут меня осенило: я ведь не проверила балкон – неужто моя компания ему невыносима настолько, что он отважно предпочел стоять на студеном вечернем воздухе?

Я потянула на себя тяжелую дубово-стеклянную дверь и вышла на балкон. Мой взгляд уперся в спину Арчи.

– Арчи? – позвала я бодрым, как мне казалось, голосом.

Мой прекрасный муж – в натянутой на лоб шляпе, замотанный до подбородка в клетчатый шарф, повернулся ко мне.

– Неужели человек не может хоть секунду побыть один? – заорал он, выронив трубку, которую курил. – Я всего-то и хотел – каплю тишины и покоя, подальше от твоей непрерывной трескотни! – его лицо безобразно скривилось.

Мне словно врезали пощечину. Отступив от него в сторону, я уперлась в балюстраду балкона.

– Из…извини.

Он решительно подошел ко мне, и его лицо нависло над моим.

– Думаешь, мне нравится здесь с тобой? Нравится слушать твое нескончаемое жужжание о культуре, музыке, дурацких идеях для книг, о твоей матери и твоем… горе?

Неужели это Арчи говорит мне такие гадкие вещи? Я давно привыкла к его холодности, но ранил он меня обычно молчанием, а не словом. Сейчас он применил новое оружие, и оно сработало.

Его лицо вновь трансформировалось, теперь на нем появилась нездоровая, самодовольная улыбка.