Призрак улицы Руаяль - Жан-Франсуа Паро

— Прежде всего надобно очистить душу. Только чистота может победить нечистого. Надо уметь распознавать признаки дьявольской одержимости. Эти признаки известны давно, они доказаны и неизменны. Вот что пишет о них Церковь: «Одержимый начинает говорить на незнакомых языках или понимать их, разоблачает явления удаленные или же тайные, и проявляет силу, невероятную для своего возраста и природного сложения». Никогда не забывай эти три признака. Если ты их видишь, более не сомневайся: перед тобой, действительно, одержимый; тогда действуй осторожно и не забудь поручить свою душу Богу.

— Пока я собственными глазами видел проявления только одного из трех признаков.

— Тогда жди и наблюдай, и если сможешь собрать все три признака воедино, тогда сражайся.

— Но как сражаться?

— Только обратившись к священнику, имеющему опыт решения столь деликатных вопросов, а также получив законное дозволение от своего епископа. Только специально призванный священник имеет право проводить процедуру экзорцизма, посредством которой изгоняется нечистый дух. Сжимая когтями свою жертву, демон полностью подчиняет ее себе, завладевает ее волей и становится повелителем и духа ее, и тела; он начинает говорить ее устами, и слышать ее ушами.

— Если события, связанные со служанкой в доме Галенов, начнут принимать совсем дурной оборот, и признаки одержимости окажутся бесспорными, кто мог бы мне помочь? Вы, отец мой?

— Разве ты не видишь, в каком я состоянии! — воздевая руки, вздохнул отец Грегуар. — Экзорцизм требует не только духовной силы, которую Господь пока еще у меня не отнял, но и выносливости и физической силы, которых у меня уже нет. Только священник, уполномоченный проводить эти процедуры в парижском диоцезе, вправе прийти тебе на помощь. Нынешние предосторожности порождены множеством допущенных в прошлом злоупотреблений. Для вмешательства экзорциста тебе необходимо получить разрешение парижского архиепископа монсеньора Кристофа де Бомона[47]. Ты должен встретиться с ним как должностное лицо…

— Я дважды видел архиепископа при дворе. Его Величество держит его на расстоянии, и часто отправляет в ссылку[48].

— Увы, в этом несчастье нашей церкви… Я давно знаю его, с тех времен, когда он служил викарием епископа в Блуа. Он вежлив, пунктуален, однако легко поддается влиянию, хотя часто бывает недоверчив и упрям; как любой увлекающийся человек, он пристрастен, и излишне восприимчив к советам своего окружения. Его проницательность позволяет ему провидеть многое, отчего правдивость его слишком часто переходит в бестактность. Двор — чужая для него страна, там он никогда бы не смог преуспеть.

— Вы уверены?

— Он никогда не стремился к возвышению; вполне довольный своим епископством во Вьенне, он отвергал любые соблазны, связанные с продвижением по лестнице церковной иерархии. Живя жизнью святого, он отличался благонравием и пребывал в добром согласии со своими канониками. Никто даже представить себе не мог, что после смерти архиепископа Парижского он займет его место; когда его назначили, все его друзья были невероятно удивлены.

— И он заставил замолчать свою щепетильность?

— Только после личного вмешательства Его Величества; король собственноручно написал ему письмо, после которого отказаться было невозможно. Он настолько не привык бывать в свете, что принятие им присяги в Версале едва не превратилось в посмешище. По традиции ему следовало приветствовать дочерей короля и поцеловать им руки, но он так смутился и застеснялся, что вместо того, чтобы подойти к дамам, начал отступать, и им пришлось буквально догонять его.

— Насколько я помню, он передвигается с трудом.

— Его здоровье не намного лучше моего, — подтвердил отец Грегуар с виноватой улыбкой. — После его возвышения его все чаще мучают песок в моче, диурез и камень в почках. Борьба с янсенистами и изгнание иезуитов[49]истощили его. Оказавшись в одиночестве, он позволил себе увлечься химерами и стал претендовать на родство со знатным и древним родом. Я могу походатайствовать перед ним, но лучше прежде получить nihil obstat, официальное прошение, составленное господином де Сартином и подписанное королем. Бомон по-прежнему остается сторонником ордена Иисуса, и, возможно, отнесется к тебе благосклонно как к бывшему воспитаннику отцов-иезуитов.

— А кто сегодня занимает должность экзорциста в диоцезе? — спросил Николя.

— Отец Ги Ракар, собрат ученейший, но странный, — задумчиво качая головой, ответил кармелит.

Вопросы исчерпались. Монах не рассеял сомнений Николя, но указал ему путь. Оставалось дождаться дальнейших событий. Прощаясь, отец Грегуар вспомнил, что должен передать ему письмо от Пьера Пиньо де Беэня[50], находившегося с апостольской миссией в Кохинхине. Десять лет назад Пьер прибыл в Париж из провинциального Тьераша и поступил в семинарию Трант-Труа. Молодые люди встретились и подружились; обладая сходными вкусами, они вместе ходили на концерты в Лувр, а после концертов отправлялись на улицу Монторгей в кондитерскую Сторера[51]: оба обожали сладости.

Тепло попрощавшись с отцом Грегуаром, Николя пустился в обратный путь. Он решил идти пешком: свежий воздух способствовал работе мысли, а ему как раз требовалось обдумать состоявшуюся встречу. С одной стороны, слова отца Грегуара вселили в него уверенность, с другой стороны, он тревожился о состоянии здоровья святого отца. Люди, окружавшие его в юные годы, постепенно уходили, и он с сожалением сознавал, что его самые близкие друзья значительно старше его. Даже инспектор Бурдо годился ему в отцы. Оставались Сартин, всегда выглядевший старше своих лет, Лаборд, немногим более старше его, и его дорогой Пиньо, вот уже несколько лет пребывавший вдали от Франции. Николя распечатал письмо, запятнанное и пожелтевшее за время путешествия, и на ходу стал читать.

Хон-дат, пятое января 1769 года

Дорогой Николя,