Осиновый крест урядника Жигина - Михаил Щукин

«Что-то Комлева не видно, — подумал Жигин, — куда они его дели? Может, и от них сбежал?»

Только он об этом подумал, как Семен, не оборачиваясь, подал негромкий, чуть слышный голос:

— Спросить хочу, Жигин, как твоя супруга, Василиса Макаровна, поживает?

— Потерялась она, Семен Петрович, — так же негромко ответил ему Жигин. — Украли ее, вот эти ухари. А теперь от меня требуют, чтобы я подчинился им, иначе грозятся убить ее. А куда они Василису увезли и где прячут, я не знаю. Поэтому и сказать тебе не могу, как она поживает.

Семен закашлялся, будто подавился, и даже вожжи из рук чуть не выронил. Он-то считал, что Василису умыкнул Капитоныч со своей шайкой, чтобы его, Семена, держать на коротком поводке, а на самом деле получается, что это Столбов-Расторгуев придумал. И выходит, что облапошили его, как последнего дурачка.

Снова надолго замолчал и больше уже ни о чем не спрашивал.

Земляницын искоса с удивлением смотрел на Жигина, и во взгляде его ясно читалось: «Ты откуда этого человека знаешь, да еще и по имени-отчеству к нему обращаешься?» Вслух спросить опасался, но продолжал смотреть в полном недоумении.

Ехали долго. Но вот свернули с проторенной тропы на большой бугор, на открытое место, и встали. Столбов-Расторгуев подъехал к подводе и, не слезая с седла, приказал Жигину и Земляницыну:

— Вытряхивайтесь, господа! Размяться надо, а то засиделись, отъелись на моих харчах. Теперь поработайте. Дай им лопаты.

Семен приподнял сено, которое лежало у него в подводе, из-под сена достал две деревянные лопаты, молча воткнул их в снег.

— Берете эти лопаты, — продолжал командовать Столбов-Расторгуев, — и начинаете перекапывать весь снег, какой на этом бугре лежит. И до тех пор копать будете, пока одного человечка не найдете. Он где-то здесь отдыхает. Усердно работайте, не ленитесь!

Взмахнул рукой, давая знак, и повернул своего коня; остальные потянулись за ним, в том числе и Семен на подводе. Остались лишь двое, они спешились, скрутили по самокрутке, закурили и один из них сердито прикрикнул:

— Чего стоите! Делайте, что сказано! Быстрей откопаете — быстрей в тепло попадете!

Взялись за лопаты. Снег после метелей еще не улежался, рыхлый и сыпучий, он подавался легко, и за Жигиным с Земляницыным скоро потянулись широкие полосы — от макушки бугра вниз. Копали без отдыха и без перерывов, самим интересно стало — что же за человечка они должны здесь отрыть? Через час с небольшим почти половина склона бугра была покрыта полосами, прорытыми до самой земли, до серой, сухой травы, а никакой находки обнаружить не удалось, только и откопали старую лесину, которая давно сгнила и рассыпалась от удара лопаты, будто стеклянная.

Земляницын не удержался, осторожно, шепотом спросил откуда Жигин возчика знает?

Урядник, не прерывая работы, так же осторожно и негромко ответил:

— Из одной деревни мы, по молодости за одной кралей ухлестывали.

— Может, помочь согласится?

— Не согласится. Краля-то мне досталась, жена моя, Василиса. Да и не виделись мы с тех пор, что он за человек нынче, я и не знаю. Лучше не надеяться и не просить. Давай копать, поглядывают на нас.

Они продолжали копать, и вот наконец, когда уже перебрались на другую сторону бугра, лопата у Жигина уткнулась во что-то твердое, и в сыпучем снегу проявился непонятный серый лоскут. Жигин позвал Земляницына, вдвоем они быстро раскидали снег, и явилась перед ними следующая картина: на спине, раскинув руки и ноги, лежал человек и правой откинутой рукой крепко сжимал кожаный мешок. Земляницын потянулся, чтобы заглянуть в этот мешок, но сверху, с макушки бугра, последовал грозный окрик:

— Эй, ничего не трогай, оставь как есть! И в сторону отойдите!

Отошли в сторону, и Земляницын, обламывая сосульки на усах, огорошил Жигина:

— Признал я этого человечка, хоть и рожа у него в снегу. Помнишь, про спиртоноса рассказывал, вот он и есть, и кожаный мешок при нем. Любопытно бы глянуть — пустой или нет? По виду, кажется, пустой. Прибили и золотишко забрали, но почему тогда мешок-то оставили?

— В свою посудину пересыпали, — усмехнулся Жигин.

— Похоже, так, — согласился Земляницын. — Но откуда эти про него узнали, что он именно здесь, на бугре, под снегом валяется?

Ответить ему Жигин не успел: наверху, на макушке бугра, стукнул выстрел — сухо, коротко, словно сучок переломили. Дальше, через недолгий промежуток, послышались неясные заполошные крики, и вдруг прорезался тонкий, как у зайца, попавшего в петлю, визг:

— Помогай, урядник! Не могу! Помогай!

Выметнулись из снега Жигин и Земляницын, как будто невидимая сила их подкинула, вымахнули на макушку бугра и разом заломали одного из своих охранников, который сидел верхом на Комлеве и дубасил того тяжелыми кулаками без всякой жалости. Второй охранник лежал неподалеку, беззвучно разевал рот, и всякий раз на снег выплескивалась, густо паря на морозе, темная, почти черная, кровь. Раскрытую ладонь он прижимал к груди, и она тоже окрашивалась кровью. Но мучился недолго, всхрапнул, дернулся, рука соскользнула и замерла. Жигин и Земляницын на него не смотрели — не до этого было. Они связывали охранника, который оказался жилистым и сильным, все пытался вывернуться и хрипел, оскалив зубы. Никак не желал добром сдаваться. Земляницын с размаху всадил ему носок валенка под вздох, и тот сразу обмяк.

— Вот так-то лучше, — бормотал Земляницын, выдернув у него брючный ремень и сноровисто затягивая на запястьях хитрый узел, — развоевался, как вша на оглобле. Лежи тихо, а то нос откушу!

Отхаркивался и отплевывался Комлев, стоя на карачках и мотая головой. Наконец прочухался, поднялся и выдохнул:

— Коней забирайте, ружья… Уходить надо, пока не вернулись… Этого здесь бросайте, пусть остынет…

— Ну уж нет, — Земляницын вздернул связанного охранника и поставил на ноги, — мы еще побеседуем… И в мешок надо заглянуть…

Сбежал вниз с бугра, вернулся и плюнул с досады:

— Пустой, конечно… Какой бы дурак его с начинкой оставил!

— Да хватит тебе с мешком этим, как кошка с пузырем! — осек его Жигин, повернулся к Комлеву: — Тебя каким ветром надуло?

— После, урядник, после! Нам еще на торную дорогу надо успеть выбраться, иначе по следам сразу найдут!

— Верно, — согласился Жигин, — чаи нам распивать некогда, как бы не захлебнуться…

16

Серые крыши, серые избы, серые отвалы промытого песка, серые люди — вся жизнь вокруг была серой. И даже зима со снегом и сугробами полностью не прикрыла эту серость. Торчали столбы, виделись стены — серые, воробьи слетались на теплый конский помет — тоже серые. Савочкин возвращался из конторы домой и думал, что и сам он от приисковой обыденности становится таким же серым. А душа маялась и просила иного — праздника, разноцветного фейерверка чувств, безудержного полета. Но какой в глухомани может быть праздник с фейерверком? Разве что костер развести из поленьев…