Черный ферзь - Михаил Савеличев

– Круто взяли, кехертфлакш, – пробормотал старший помощник.

Звякнул циркуляр:

– Капитан, кехертфлакш, что у вас там происходит, кехертфлакш?! Сейчас, кехертфлакш, взлетим, кехертфлакш и тысячу раз кехертфлакш! Реактор на пределе, кехертфлакш! Турбины на пределе, кехертфлакш! Взорвемся!

Старший помощник зло хохотнул:

– Дальше Флакша не взлетим!

– Машинное отделение, так держать, – приказал Сворден.

И тут что-то с огромной силой ударило по днищу левого корпуса, словно катамаран напоролся на мель. Все, кто находился в рубке, полетели на пол. Корабль застонал. Штурвал медленно поворачивался из стороны в сторону, самостоятельно выбирая новый курс в отсутствие рулевого, а затем бешено закрутился, так что спицы слились в серый круг.

– Держать штурвал! – проревел Сворден, поднявшись на ноги и отчаянно пытаясь сохранить равновесие.

Палуба ходила ходуном. Рулевой сделал героическое усилие дотянуться до штурвала, но ручки с хрустом ударили ему по пальцам. Рулевой взвыл.

Катамаран закручивало вокруг оси. Фермы крепления корпусов деформировались. Сетчатую платформу разорвало, и стальные кулаки волн довершали ее разрушение.

Сворден, ухитрившись вцепиться за штурвал, пытался выправить движение корабля, однако тот не слушался руля.

Старший помощник что-то кричал в циркуляр, но рев ветра и гудение изогнутых до предела ферм наполнял рубку непроницаемой шумовой завесой. Радист, растопырившись, налег на тревожно мигающую аппаратуру.

А волны под судном внезапно расступились, откатились назад, расталкиваемые гигантским белесым телом, встречную отвесную стену разбили вдребезги, точно хрупкое стекло, высокие рубки, плотно сидящие во вздутиях ледового подкрепления, и катамаран нелепо застрял в межрубочном промежутке всплывающего дасбута.

С высоты мостика Сворден увидел как разошлась диафрагма люка, и на площадке носовой рубки появились люди в длинных черных плащах.

Низкий полог свинцовых облаков разорвался, просыпал крупный снег, в его пелене закрутился, налился серой металлической весомостью вихрь и застыл невероятной трубой, собранной из грубо, даже неряшливо склепанных пластин, покрытых плотной патиной. Один конец трубы терялся в облаках, а другой завис мрачно зияющим отверстием над катамараном.

Мир остановился. Стих безостановочный скрежет титанических механизмов, взгоняющих океан по бесконечной поверхности вывернутой наизнанку бутылки. Встал вечный двигатель кошмара, и тело уже готовилось провалиться сквозь поредевшую пелену сна, упасть в объятия скомканных простыней и одеял, дурно пахнущих потом совести, охваченной лихорадкой отчаяния. Но черный гипнотизирующий зрачок не выпускал из своей цепкой хватки.

Что-то исчезло в ощущениях, растворилось в потоках бессилия. Оплавились нити, которые опутывали корабль и людей, соединяя их в единое целое, что двигалось волей, желанием, бредом одного лишь человека.

Сворден вновь остро ощутил муку потери, так, наверное, продолжают ныть давно ампутированные конечности – память тела об утраченной целостности.

И тут люди закричали.

Ночью воммербют надоело сидеть в бочке, и она залезла к господину Ферцу под одеяло. От соседства холодного и мокрого тела крюс каферу снились исключительные по мерзости сны.

Открыв глаза, когда в проемы уже проникал мировой свет, он долго лежал, пытаясь вспомнить хоть один из кошмаров. Но те, как назло, не желали всплывать из отвратительной тьмы забвения, и лишь какие-то отрывочные, смутные картины мелькали перед внутренним взором. Привычной злости и бодрящего раздражения они не вызывали. Напротив, тело переполнилось тоскливым ощущением, которое не смогла изгнать даже податливая воммербют.

Отцепив от себя ее пальцы, господин Ферц уперся прилипчивой твари в живот и спихнул с кровати, предусмотрительно удерживая одеяло. Та звучно шлепнулась на пол, но и от этого в душе не шевельнулось ни единого волоска злорадства.

День, судя по всему, предстоял омерзительный.

Поджимая пальцы, крюс кафер прошелся до проема и поднял заиндевевший экран. Точно всю ночь дожидаясь именно этого, ледяной ветер ворвался внутрь, и снежные вихри закрутились по комнате.

Воммербют взвизгнула, попыталась залезть в бочку, но вода уже давно остыла и покрылась льдом. Тогда она скорчилась, обхватила плечи руками и умоляюще посмотрела на господина Ферца, который, не поведя и бровью, выполнял комплекс рекомендованной к выполнению физзарядки.

Температура снижалась, дотоле мокрая простыня обрела звонкую твердость под стылым дыханием океана, и воммербют ничего не оставалось как упереться ладонями в ледяную корку, продавить ее, отогнать кусочки льда к краю и проскользнуть в полынью.

Размахивая руками и ногами, господин Ферц признался себе, что на морозе воммербют двигалась особенно грациозно, но никакого особого желания не возникло – ощущения от разгоряченных мышц, проступающего пота возбуждали больше, нежели созерцание тощей задницы домашней грелки.

Повернувшись к проему, господин Ферц уперся кулаками в каменное основание и принялся отжиматься, щурясь от снежных шлепков сквозняка.

Океан походил на расплавленный свинец, почти полностью покрытый застывающей пленкой. Под ней перекатывались тяжелые валы, кое где прорывая тусклую пелену шуги, отблескивая под случайными ударами маяков цитаделей, как стадо дервалей, подставивших серебристые бока мировому свету.

Отсюда, из узкого проема, виднелись три цитадели внешнего круга – гладкие полосатые камешки, воткнутые в бескрайнюю лужу расплава. Две из них светились множеством точек проемов жилых и служебных палуб, соединенных линиями внешних галерей, а у самого края воды через равные промежутки багровели метки доков.

Еще одна цитадель была мертва, погребенная почти до самого верха снегом и льдом. Ее облюбовали для гнездовья громовые птицы, мрачными тенями кружась над сожранными стужей останками человеческого пристанища.

Господин Ферц лег грудью на широкое основание проема так, чтобы подбородок упирался в край, уцепился за внутренний выступ, напрягся и медленно задрал ноги вверх, стараясь коснуться кончиками пальцев затылка. Взгляд скользил по внешней стене цитадели со сложным такелажем быстрых переходов с палубы на палубу, где уже осторожно двигались люди, придерживаясь одной рукой за страховочные канаты, а другой за шапки, которые ветер сдирал с их голов.

Поза скорпиона требует особой сосредоточенности, если балансируешь на краю пропасти. Достаточно случайного порыва, пальцы соскользнут с камня, отполированного до блеска ветрами, и полетишь вниз нелепой загогулиной, сшибая такелаж и времянки, пока не наткнешься на что-то попрочнее и не повиснешь хорошо отбитым куском мяса с кровью.

Неплохо, если повезет зацепиться животом за какой-нибудь крюк, чтобы кишки затем тянулись вслед за телом бледно-синей веревкой. Или удариться черепом о случайный выступ, снести себе половину башки и размазать остатки серого вещества по просоленным стенам цитадели. Совсем хорошо увлечь в падение еще парочку подвернувшихся служак, торопящихся на службу, задав патологоанатомам нелегкую работенку по разделению неряшливой кучи останков и складыванию мозаики готовых к погребению трупов.