Исчезнувший оазис - Пол Сассман

Он оглянулся — успевает ли Фрея за мыслью? Она кивнула в знак понимания.

— К несчастью, о нем мы тоже очень многого не знаем, — произнес Флин и слегка нахмурился, словно нехватка сведений его опечалила. — За исключением одного источника, оазис крайне редко где-либо упоминается: на нескольких фрагментах папируса, в полустертых наскальных надписях и «Истории Египта» Манефона; впрочем, даже эти упоминания трудно разобрать. Я не буду вас мучить цитатами. Что мы из них узнали — так это то, что в древние времена, когда Сахара даже не была пустыней, на восточном склоне Гильф-эль-Кебира сформировалось глубокое ущелье, или вади, — каньон в русле пересыхающей реки…

— Это сколько же тысяч лет прошло? — перебила Фрея. Ее начинала увлекать эта история, несмотря на волнение.

— Точно сказать тяжело, — ответил польщенный ее интересом Флин, — но не меньше десяти — двадцати до Рождества Христова, может даже, со среднего палеолита.

Фрее это ни о чем не сказало, но она не призналась — не хотела задерживать рассказ.

— В любом случае все началось в туманные доисторические времена, — нащупал тему Флин. — Даже тогда это ущелье считалось исключительным в культовом плане местом, а его положение держалось в строжайшей тайне. Откуда это повелось, неизвестно, но его статус святыни определился еще в Старом царстве. Около двух тысяч лет назад. С тех пор все сведения о расположении оазиса были утеряны, словно его вычеркнули из истории.

Они прошли галерею насквозь и начали подниматься по лестнице. Толпы туристов редели — второй этаж пользовался меньшей популярностью. Там было тише и спокойнее, чем внизу. Флин повел Фрею обратным путем, в сторону ротонды, и попутно свернул в безлюдный боковой зал, где на витринах под стеклом лежали незамысловатые находки из камня и глины, явно более древние, нежели то, что им попадалось до сих пор. Перед одной такой витриной Флин остановился. Между парой костяных гребней и большой глиняной миской лежали три знакомых Фрее предмета: маленькие глиняные обелиски высотой в палец. И на каждом был тот же символ, что и на «сувенире» из сумки Руди Шмидта. Фрея прочла пояснительную табличку:

— «Вотивные фигурки Бен-бена, додинастический период (ок. 3000 гг. до н. э.), Иераконполь». А кто такой этот Бен-бен? — спросила она, уже почти забыв о преследователях.

— Не кто, а что, — поправил Флин, наклоняясь к стеклу рядом с ней — они чуть не соприкоснулись локтями. — Боюсь, здесь нам придется сделать крюк и ненадолго углубиться в дебри древнеегипетской космологии. Знаю, для вас это не самая интересная тема, но потерпите немного, это важно. Постараюсь объяснить попроще.

— Поехали, — сказала Фрея.

В зал забрела молодая пара, подошла к витрине, без особого любопытства осмотрела содержимое и отправилась дальше. Флин подождал, пока они уйдут из зоны слышимости, и продолжил рассказ:

— Бен-бен — это во многих смыслах центральный элемент древнеегипетской религии и мифологии. Символически он представлял собой первозданный холм, бугорок суши, который возник из Нуна, океана хаоса во время сотворения мира. Согласно «Текстам пирамид», древнейшему памятнику религиозной литературы египтян, бог-творец Ра-Атум летел над бескрайней чернотой Нуна в ипостаси птицы Бену… — он постучал по фотографии, где над притолокой двери была вырезана длиннохвостая птица, — и приземлился на камень Бен-бен. Потом он запел, и от его песни впервые взошло солнце. Сам камень, таким образом, получил название от древнеегипетского «уэбен» — «восходить в сиянии».

Влюбленная пара еще раз прошла мимо них: девушка разговаривала по сотовому. Флин дождался их ухода и продолжил:

— Однако Бен-бен — это больше чем символ… — Он навис над самым стеклом, локтем касаясь Фреи. — Из древних текстов и надписей известно, что он существовал как реальный объект: камень или кусок скалы в виде конуса или обелиска. Есть предположение, что он был метеоритом или частью такового, хотя источники не дают однозначного толкования. Точно известно одно: Бен-бен располагался в святая святых гелиопольского храма солнца и, по всей видимости, обладал таинственной, сверхъестественной мощью.

Фрея фыркнула.

— Знаю, знаю, похоже на «Индиану Джонса», но несколько независимых источников — включая архив одного шумерского царя — поразительно единогласны на этот счет. Там сказано, как Бен-бен вывозили на поле битвы во главе войск фараона, где он издавал странный грохот и испускал ослепительный свет, полностью сокрушая вражеские войска. Этим, возможно, объясняются два его прозвища: «херу-эн-Сехмет», «Глас Сехмет», богини войны, и «инер-эн-седжет», «огненный камень». Кстати, символ тоже на это указывает… — Он провел пальцем над глиняной пирамидкой. — Седжет, иероглиф огня. Крестообразное основание обозначает жаровню, над которой поднимается… — Флин умолк. — Опять я отвлекся. Общий смысл таков: Бен-бен и «уэхатсештат» — Тайный оазис — исторически неразрывно связаны. Начнешь рассказывать об одном, поневоле вспомнишь другой. Судя по всему, камень первоначально хранился в храме на территории оазиса — как я говорил, за десять или больше тысяч лет до Рождества Христова: долина Нила даже не была заселена. И хотя полной уверенности нет, есть основания предполагать, что оазис считался священным именно потому, что там был найден Бен-бен. Они — две части одного мифа. В связи с этим оазис также называется в хрониках как «инет бенбен», «Долина Бен-бена».

Он поднял голову, испугавшись, что снова завалил Фрею информацией, но она только кивнула и показала большие пальцы — мол, все отлично. Флин еще раз взглянул на витрину и поманил девушку за собой, прочь из зала. Они снова прошли ротонду насквозь — теперь уже по крытому переходу над фойе.

— Есть еще одно свидетельство тому, что Бен-бен связан с нашей историей, — сказал Флин, поднося к глазам фотографию. — Кстати, в нем наиболее ясно и подробно описывается Тайный оазис, хотя посвящено оно исключительно камню. Его можно увидеть здесь.

Они свернули по коридору направо, в другой — тоже пустынный — зал, где выставлялись разнообразные папирусы, сплошь покрытые иероглифами. У дальней стены зала стояла длинная, почти во всю ее ширину, витрина. Флин остановился перед ней и посмотрел сверху вниз сквозь стекло, чуть заметно улыбаясь каким-то своим мыслям.

Внутри лежал развернутый свиток папируса, целиком исписанный неровными колонками символов. В отличие от остальных экспонатов — красочных, богато иллюстрированных — этот казался каким-то неряшливым, серым. Иероглифы на нем чуть не наползали один на другой и написаны были коряво, под наклоном, словно автор спешил. Они больше походили на арабскую вязь, чем на традиционные древние пиктограммы. Фрея подалась вперед, читая пояснительную табличку на стене: «Папирус Имти-Хентики. Гробница Имти-Хентики, Верховного жреца Иуну/Гелиополя, 6-я династия, правление Пепи II (ок. 2246–2152 до н. э.)».

— По виду не скажешь, но это, наверное, самый важный документ из выставленных, — сказал Флин и кивнул на свиток. — Да, пожалуй, и среди всех египетских папирусов после Туринского и Оксиринхских. — Он коснулся стеклянной поверхности витрины, с благоговением разглядывая содержимое. — Сорок лет назад, — произнес Броди после долгого молчания и погладил стекло, словно редкого зверя, — этот свиток обнаружил Хассан Фадави, один из величайших египетских археологов и мой старинный… коллега.