Полуночные кружева - Михаил Март

— Еще существуют чувства, — Таня покраснела.

— Любовь, например. — Гортинский подошел к зеркалу и начал критически себя осматривать.

— У вас даже слово «любовь» звучит как месть. Если бы люди верили в любовь, то вся жизнь выглядела бы по-другому.

— Я не во что не верю. В тот час, когда господь меня покарает, я уверую в него по-настоящему.

— Это богохульство.

— У вас мозгов меньше, чем у бабочки. Как все просто! Помолился, причастился и грехи твои прощены. Опять господь приласкал нас. Разве это справедливо? Только перед лицом ужаса душа и очищается! Как сказал великий Эйнштейн: «Две вещи действительно бесконечны: Вселенная и человеческая глупость. Впрочем, на счет Вселенной я не уверен». Вы даже собственную шею спасти не можете. Вместо того чтобы рассказать все следователю, вы посчитали безнравственным признаться в своих подозрениях представителю закона, а обрушились на убийцу, выложив ему все подробности с уликами.

— Он же не знает, что я здесь. Он думает, что я сижу взаперти. Но разве я могла сидеть на месте, когда другому человеку грозит смерть.

— Это и есть история человечества. Одни сидят и наблюдают, как убивают других. Вспомните гладиаторские бои в Колизее. Вы думаете, за тысячу лет что-то изменилось? Кто вы такая, чтобы пытаться переписать историю. У вас нет причин помогать мне. Вам не приходило в голову, что ваша доброта выглядит плевком в лицо убийце и подталкивает его к новым злодеяниям.

— Иногда приходится идти на риск.

— Глупости! — Гортинский походил по комнате и остановился у подаренных ему часов. — Апокалипсис неизбежен. Всевышний нас предупредил: либо ты живи во благо, либо умри. Когда зло победит, миру настанет конец. Мы уже стоим на краю пропасти. И умру не только я, а все, просто я буду первым. Вот прямой намек на то, что мое время истекло, — Гортинский указал на каминные часы. — Люди не умеют ценить время. Даже здесь они выбирают, где побольше, а не где получше. Молятся, чтобы прожить сотню унылых лет. И кричат о несправедливости, если проживут пятьдесят. Количеству — да, качеству — нет. Мой городок, в котором я живу, прекрасен и обаятелен. Москва огромна и пугающа. Кому она нужна? Всем! Бывают хорошие времена, а бывают плохие. Не все ли равно часам, какое время отмерять? Нет, мы пытаемся остановить время, когда нам хорошо, и растягиваем удовольствие, будто дегустируем чудное вино. Но когда нам плохо, мы начинаем спешить, словно на пожар. Мелкий люд — лопухи. Глотают время, как пельмени. Сто лет и тысяча кастрюль вареных пельменей и сосисок. Им этого хватает. — Гортинский подошел к Тане и взял ее за руку. — Если я вам скажу, что сегодняшний день моей жизни окажется полнее и счастливее десятка лет всех олухов со всего света, вы поймете, о чем я говорю?

Таня отрицательно покачала головой.

— Ладно. Это не важно, бабочка-попрыгунья. А теперь садитесь в лифт и возвращайтесь в свою клетку. Сегодня Бестаев вас не тронет. Я распоряжусь, чтобы он посадил вас рядом со мной за столом. Сегодняшний день может многое решить.

— Вы уверены, что с вами ничего не случится?

— Абсолютно уверен. Увидимся за праздничным столом. И поцелуйте меня на прощание.

Таня смутилась, помедлила, а потом едва коснулась губ Гортинского.

— Меня так не целовали со школьного возраста, — рассмеялся он.

Таня забралась в лифт. И у нее опять задралась юбка.

— Да, ножки «голоса морали» все еще никто не оценил. До вечера, — попрощался хозяин и нажал на кнопку.

Лифт поехал вниз. А Гортинский поставил пластинку, раскурил трубку и, сев в кресло, уставился на часы. Через пять минут он встал, подошел к дорогому подарку, поднял часы над головой и со всего маху разбил их об пол.

* * *

Вечер начался очень помпезно. Приехали друзья юбиляра: прокурор Александр Александрович Вершинин, руководитель онкологического центра профессор Борис Федорович Гаврилович и адвокат хозяина Вадим Иннокентьевич Бортник. За стол пригласили и секретаря. Рядом с именинником посадили Таню, что всем показалось очень странным.

Гортинский выглядел прекрасно. Тост следовал за тостом, потом начались танцы. Юбиляр выбирал дам по старшинству. Сначала первая жена Фаина, потом вторая Рита, следом третья Лиза. Вместо четвертой, не дожившей до юбилея, должна была танцевать Таня. Она почему-то очень волновалась, и не зря. Очередь до нее не дошла. Внезапно Гортинский упал. И случилось это ровно в полночь.

Профессор тут же бросился к другу.

— Сердце еще бьется. Срочно надо вызвать скорую из моей больницы.

Праздник был испорчен. Геннадия Алексеевича увезли. Все остались за столом, кроме Тани. Она ушла в свою комнату. Мужчины ждали известий, а бывшие жены продолжали напиваться.

В два часа ночи раздался звонок. Сергей выслушал все, что ему сказали, и объявил:

— Пятнадцать минут назад Геннадий Алексеевич скончался. Царствие ему небесное.

Молодой участковый Кравченко не переставал удивлять опытного городского опера Матвея Тамарина. Поэтому, когда лейтенант явился к нему с докладом, Тамарин поинтересовался:

— Чем будешь удивлять, Кравченко?

— Удивлять нечем, товарищ майор. Ваше задание выполнено. Я проверил всех, кого участковый Колотозов упек в колонию, есть кандидат, достойный внимания.

— Ладно, об этом позже поговорим. Колотозова нашли?

— Да, ему лопатой голову проломили. У него на участке картошка цветет, а в одном месте «лысина». Там и нашли. Труп едва землей присыпали. Глубоко копать не стали. Не кладбище.

— Вот-вот, лейтенант. Труп Ивана Школьникова мы тоже нашли в земле. Парню в голову стреляли из его же нагана. Пуля череп не пробила и мозги наружу не вышибла, а потому и крови в салоне не обнаружили.

— Подменили револьвер?

— Быстро соображаешь. А я думал долго. Глянь-ка на дверь.

Кравченко оглянулся, но никого не увидел.

— Вот так, лейтенант. Усов, мог сказать другу Ивану: «Это не тебя там ищут?» Тот оглянулся, а он поменял оружие местами. Оба нагана сорок пятого года выпуска, самовзвод, вид хороший, не потертые, смазанные. Вот и весь расклад. В Ивана стрелял его друг Игорь Усов. Другого варианта быть не может.

— Вы его арестовали?

— Рано еще. Мамочка в отпуск уехала. Надо бы ее дождаться.

— Правильное решение, товарищ майор.

— И что я должен сделать? Вытянуться перед тобой по струнке и сказать: «Служу Советскому Союзу». Тебя как зовут-то?

— Георгием.

— Жорой, значит.

— Да нет, ребята зовут меня Гошей.

— Ну, выкладывай, Гоша, что ты по колонии накопал?

— Алкоголик из деревни Сонино. Посадили за кражу, влепили пять лет. Я читал дело. Думаю, Колотозов ошибся. Вряд ли этот мужик виноват. В ту ночь напился в стельку. До дома не дошел, упал у калитки. Какой из него грабитель? Жену бил, это правда. От нее у Колотозова два десятка заявлений. Надоел. Вот и убрали с глаз долой. Как мужика посадили, так его жена тут же с ним развелась и вышла замуж за другого. Похоже, она давно изменяла мужу, но избавиться от него не могла.