Рыбаки - Чигози Обиома

— Ты прав, — кивнул я.

Далее Обембе представил рисунок, на котором Абулу был заколот ножом — совсем как Икенна. Этот план Обембе назвал «Оконкво», в честь героя книги «И пришло разрушение». Изображение пугало.

— А если он будет сопротивляться и сам тебя зарежет? — спросил я. — Он ведь коварный, ты знаешь.

Такая перспектива встревожила моего брата. Он взял карандаш и перечеркнул рисунок.

Одну за другой мы перебирали схемы и обдумывали варианты, пробовали их на зуб, а после, найдя непригодными, зачеркивали. Когда же заготовки у Обембе закончились, мы стали на ходу придумывать стечения обстоятельств, несчастные случаи, но большинство идей отвергалось, еще даже толком не оформившись. На одном из таких набросков мы гнались за Абулу ненастным вечером, и его на полном ходу сбивала машина — содержимое раздавленной головы выплескивалось на асфальт. В нашей фантазии на дороге оставались части разорванного тела. Это была моя мысль, ведь я много раз видел на дороге тушки сбитых цыплят, коз, собак, кроликов… Мой брат некоторое время думал, закрыв глаза. Тем временем в район вернулся торговец сандалиями. Он кричал еще громче: «Сандалии! Налетай! Резиновые сандалии!» Торговец так близко подошел к нашему двору, что из-за его криков я не сразу услышал, как Обембе заговорил:

— …неплохая идея, но ты ведь знаешь: эти трусые глупцы, которым неизвестно, как этот безумец обошелся с нашей семьей, попытаются остановить нас.

И снова, как обычно, пришлось согласиться. Обембе разорвал рисунок и бросил клочки бумаги на пол.

Пиявка — решимость Обембе отомстить за смерть наших братьев — так глубоко впилась в него, что убить ее было уже нельзя даже при помощи огня. В течение последующих дней, когда родителей не бывало дома, мы выходили искать безумца. Выбирались утром, бродя по улицам часов с десяти и до двух дня. В школе началась новая четверть, но отец написал директрисе с просьбой позволить нам не ходить на занятия, поскольку мы до сих пор не оправились от гибели братьев и не готовы вернуться за парту. А чтобы случайно не наткнуться на одноклассников или просто приятелей и знакомых, мы выбирали окольные пути. Почти всю первую неделю декабря прочесывали улицы в поисках безумца, но так и не нашли его следов. В фургоне его не было, не было и поблизости; не отыскали мы его и у реки. Спрашивать о нем не решались: люди из нашего района так много о нас знали, что при встрече почти всегда делали сочувственные лица, словно мы несли на челе знак трагедии.

Неудачи не отпугнули моего брата, как и история про Абулу, услышанная на той неделе. Меня же она лишила всякого мужества, какое помогло мне присоединиться к предприятию Обембе. Безумца много дней не видели, он словно пропал из нашего района. И тогда мы начали спрашивать о нем у тех людей, которые нас не знали. Так постепенно добрались до крупной заправки у северной границы района. Перед находившимся неподалеку торговым центром стоял цветастый надувной человечек. Он постоянно кланялся, кренился и полоскал руками на ветру. На заправке мы встретили Нонсо, бывшего одноклассника Икенны. Он сидел на деревянном стульчике у обочины магистрали, а перед ним на мешках из рафии были разложены газеты и журналы. Нонсо с хлопком пожал нам руки и сообщил, что в нашем районе он — главный продавец прессы.

— Вы что, не слыхали обо мне? — спросил он надтреснутым голосом, постоянно стреляя взглядом то на меня, то на Обембе. Ощущение было, что он под кайфом.

В ухе у него поблескивала серьга, а на голове — лощеный темный «ирокез». Нонсо слышал о гибели Икенны, о том, как его пырнул ножом в живот свой же «шкет». Боджу он всегда ненавидел.

— Но, — сказал Нонсо, — земля им пухом.

В этот момент мужчина, сидевший чуть в стороне и читавший выпуск «Гардиан», встал и, бросив газету на стол, дал Нонсо несколько монет. На передней полосе газеты я заметил фото убитой Кудират Абиолы, супруги победителя президентских выборов 1993 года. Нонсо жестом пригласил нас сесть на лавочку под матерчатым навесом — туда, где до этого сидел мужчина. Я вспомнил день, когда мы повстречали М.К.О.: Кудират стояла рядом с нами и даже взъерошила мне волосы — пальцы у нее были унизаны кольцами. Голосом, в котором сочетались властность и скромность, она попросила толпу отступить. На фото же ее глаза были закрыты, а лицо — бесцветное, безжизненное.

— Ты ведь знаешь, что это — жена М.К.О.? — спросил Обембе, забирая у меня газету.

Я кивнул. Еще долго после нашей встречи с М.К.О. мне хотелось вновь увидеть эту женщину. Мне тогда казалось, что я влюблен в нее. Ее я первой представлял в роли жены. Прочие женщины были для меня просто женщинами, чьими-то матерями, девушками, но она — женой.

Обембе спросил у Нонсо, не встречал ли он в последнее время Абулу.

— Этого демона? — отозвался Нонсо. — Два дня назад, прямо здесь. Вот на этой самой дороге, у заправки, над трупом…

Он указал на грунтовку возле магистрали, соединявшейся с дорогой на Бенин.

— Каким еще трупом? — спросил мой брат.

Нонсо покачал головой и, сняв с плеча полотенце, утер им блестящую от пота шею.

— Вы разве не слыхали?

Абулу, сказал он, наткнулся на тело убитой молодой женщины рано утром — наверное, на рассвете. Учитывая, как медленно в Нигерии работает дорожная полиция, тело пролежало на месте довольно долго, и даже еще в середине дня прохожие останавливались посмотреть на него. После полудня тело привлекало уже не так много внимания, но вот вокруг него собралась галдящая толпа. Нонсо хотел посмотреть, в чем дело, но зеваки загородили обзор.

Когда его любопытство достигло предела, Нонсо оставил газеты и перешел дорогу. Продравшись через толпу, он наконец увидел, из-за чего переполох; женщина лежала в той же позе, что и раньше: голова в ореоле запекшейся крови, так что волосы образовали неровную клейкую массу, руки раскинуты в стороны. На одном из пальцев у нее поблескивало кольцо. Правда, на сей раз женщина была голая, и Абулу двигался внутри нее на глазах у пораженной публики. Кто-то спорил: разумно ли позволять ему осквернять труп, тогда как другие отмахивались: женщина мертва, так что ничего страшного. Меньше всего было тех, кто призывал остановить безумца. Кончив, Абулу заснул в обнимку с покойницей и спал, словно рядом с женой, пока наконец полиция не забрала тело.

История до того потрясла нас с Обембе, что больше мы в тот день безумца не искали. Меня накрыло саваном страха, и было видно, что даже Обембе напуган. Он долго сидел в гостиной, в молчании, пока не уснул, упершись затылком в спинку кресла. В страхе перед Абулу я желал, чтобы брат отступился от задуманного, но не мог сказать ему этого в лицо. Боялся, что он разозлится и даже возненавидит меня, но к концу недели вмешалось само провидение — как я понимаю это сейчас, когда ясно вижу события прошлого, — и попыталось уберечь нас от того, что должно было случиться. За завтраком отец сообщил, что его друг мистер Байо, переехавший в Канаду, когда мне было три года, прилетел в Лагос. Новость была как вспышка молнии. По словам отца, мистер Мистер Байо обещал забрать меня и брата в Канаду. Над столом будто граната разорвалась, и по всей комнате разлетелась шрапнель радости. Мать воскликнула: «Аллилуйя!» — и, вскочив со стула, принялась петь.