Моя Нирвана - Инна Инфинити

Это не со мной. Это не со мной. Это не со мной.

Громкий хлопок двери, и я спиной, затылком, кожей чувствую ЕЕ появление.

— Всем привет! — ЕЕ голос. Звонкий. Веселый. — Ну и погода! Так холодно! Я к вам сегодня с ночевкой.

Мужчина продолжает держать мою руку в своей, по его щеке скатывается одинокая слеза. Женщина у стены продолжает рыдать белугой.

— Миша, это ничего не меняет. Ты наш сын, несмотря ни на что, — тихо говорит он.

Это не со мной. Это не со мной. Это не со мной.

Я выдергиваю руку и отшатываюсь назад. ОНА заходит на кухню.

— Что случилось? — обеспокоенно оглядывает нас всех. — Пааап, — она подходит к нему. — Папа, что произошло? — ее голос срывается.

«Папа».

Для нее он — папа.

Делаю еще шаг назад. И еще.

Мужчина не отвечает на ее вопрос. Женщина у стены продолжает громко плакать. И тогда ОНА поворачивается ко мне.

— Миша, — направляется в мою сторону. — Миша, что произошло?

Я продолжаю пятиться назад. Смотреть на нее и пятиться назад.

— Миша! — онауже тоже срывается на плач.

Это не со мной. Это не со мной. Это не со мной.

Это со мной.

Осознание сказанных мужчиной слов вонзается в грудь смертельными пулями. Душа кричит и истекает кровью. Воет раненным зверем. Умирает.

Я останавливаюсь, уперевшись спиной в какой-то предмет. Она подходит вплотную, не сводя растерянного взгляда с моего лица.

— Меня усыновили, — хриплю не своим голосом.

Надо же, еще жив. Еще могу говорить.

Она делает глубокий глоток воздуха через рот и уже через секунду обнимает меня.

— Миша… — выдыхает мое имя. — Все будет хорошо. Я с тобой, слышишь?

Ее щека касается моей щеки. Запах айвы проникает в ноздри и доходит до нервных окончаний.

И тогда просыпается гнев.

— Я… тебя… ненавижу… — шепчу ей на ухо и в ту же секунду силой отшвыриваю к стене.

Лиза отлетает к шкафу в коридоре, и я будто на собственной шкуре чувствую физическую боль от ее удара. Первый порыв — броситься к ней, но я сдерживаю себя. Она зажмуривает глаза и сгибается пополам, издавая стон.

Пользуясь этой секундной заминкой, я стремительно направляюсь в свою комнату. Но как только я переступаю ее порог, на меня начинают давить стены. Спальня будто уменьшается в размерах, захватывая меня в тиски. Я трясу головой, чтобы прогнать это ощущение. Ноги еле держат, и я хватаюсь рукой за письменный стол.

Медленно обвожу глазами комнату, в которой я вырос. Вдруг резко все начинает казаться чужим. Я прожил в чужой комнате, в чужой квартире, с чужой семьей.

Я прожил чужую жизнь.

Мне даже мое тело начинает казаться чужим, и появляется сумасшедшее желание содрать с себя кожу. Если бы это было возможно, клянусь, я бы сделал это незамедлительно. Содрал бы с себя скальп, а затем и весь кожный покров.

Хочется быстрее убежать отсюда. Подальше от этой чужой жизни и никогда в нее не возвращаться.

Я подхожу к кровати и достаю из-под нее спортивную сумку, с которой раньше ездил на соревнования по каратэ. Открываю шкаф и начинаю быстро снимать одежду с вешалок, но через несколько секунд замираю. Смотрю на тряпки в своих руках и пытаюсь понять: я их сам себе покупал или мне их купили они?

Я ничего от них не хочу.

Швыряю шмотки обратно в шкаф. Глаза цепляются за несколько толстовок и рубашек, которые я совершенно точно купил себе сам за свои личные деньги. Кидаю их в сумку. Быстро перебираю вешалки, отбирая только те вещи, которые были приобретены мною самостоятельно. У мамы, то есть, у этой женщины дурацкая привычка покупать мне, Леше и Ире одежду. До сих пор, несмотря на то, что мы уже взрослые.

Тело будто парализует, когда я вспоминаю об Ире и Леше. Жадно хватаю ртом воздух от осознания того, что они мне не брат и сестра. Боже… Они мне чужие. Я не их старший брат, на которого они всегда хотели равняться и к мнению которого всегда прислушивались.

Перед глазами стремительно темнеет, и я валюсь на кровать. Она кажется мне чужой. Не моей.

Абсолютно все здесь мне чужое. Люди. Предметы. Воспоминания. Жизнь.

Все чужое, все не мое.

И я как будто тоже сам себе чужой. Я — не я. Не Самойлов Михаил Максимович.

Даже мое имя кажется мне чужим.

С большим усилием я отрываю себя от этой чужой кровати и поднимаюсь на ноги. Я еле на них стою, еле двигаюсь. Хочется просто упасть и сдохнуть, но вместо этого я кидаю в сумку еще несколько вещей и выхожу из комнаты. Нужно нахрен убираться отсюда. От них всех. От всего чужого. И от всей этой лжи, в который они меня держали.

Лиза продолжает сидеть на полу у шкафа в коридоре. Она подтянула к себе колени и опустила на них лицо. Я на секунду замираю у входной двери, не имея возможности отвести от нее взгляда. Она медленно поднимает голову, и наши глаза встречаются.

Что я вижу в ее двух бездонных серых озерах? Что угодно, кроме удивления. Все происходящее совершенно точно не кажется ей странным.

Правый уголок ее губ едва заметно ползет вверх.

— Ты всю жизнь орал до посинения, что я тебе не сестра, — произносит глухо. — Накаркал.

До меня вдруг доносится плач женщины из кухни и тихий голос мужчины, ее утешающий. Игнорирую слова Лизы и, пошатываясь, направляюсь к ним. Мужчина обнимает женщину, которая рыдает ему в плечо. Как только я появляюсь на кухне, они оба вздрагивают и поворачиваются ко мне.

— Мои настоящие родители живы? — спрашиваю прямо.

Они оба смотрят на меня в испуге, опускают взгляд на сумку в руке.

— Миша, ты куда? — лепечет женщина.

— Я задал вопрос, — обрываю резко. — Мои настоящие родители живы?

При каждом произносимом мною звуке горло раздирает от боли. Кажется, что я наглотался битого стекла. Я едва держусь на ногах, меня кидает то в жар, то в холод, а сырая прилипшая к телу одежда заставляет ощущать себя будто на дне болота.

Впрочем, я и есть на этом самом дне.

— Мать нет, — тихо отвечает мужчина.

— А отец?

Он медлит с ответом.

— Мы не знаем, кто твой отец, — наконец, произносит.

На этом я разворачиваюсь и под новую порцию громких рыданий женщины направляюсь на выход. У двери снова опускаю взгляд на продолжающую сидеть у шкафа Лизу.

— Из нас двоих несчастной сироткой оказался я. — И у меня даже находятся силы издать легкий смешок. — Поздравляю. Ты выиграла в нашей войне длиною в жизнь.